- Железнодорожный вокзал. Следующая остановка – улица Баумана.
Спохватившись, Лета выбежала из автобуса. Медленно она двинулась к зданию вокзала по заготовленному маршруту, ощущая, как нервно бьется сердце. Смяв счастливый билетик и выкинув вместе с мандариновой кожурой, она достала из кармана свою предсмертную записку. Перед сном она долго думала, кого обвинить в своем решении. Но претендентов оказалось очень много, все они не поместились бы на маленький клочок бумажки. Решила написать так: «В моей смерти прошу никого не винить. Хотя… Нет! Не винить!».
На перроне уже толпился народ в ожидании электрички. С соседней платформы тронулся поезд дальнего следования, увозя уставших, измятых пассажиров.
- Господи, такая махина меня раздавит как виноград на асфальте! - в унисон подумали Лета-грубиянка и Лета-тряпка. Вдалеке послышался гудок приближающейся электрички. Мысли в голове Леты заметались с удвоенной, нет, с утроенной скоростью. В данную минуту вопрос быть или нет быть, точнее жить или не жить, встал ребром.
Лета подошла к краю платформы и отчаянно старалась отыскать весомый предлог, чтобы уйти с вокзала своими ногами, с головой на плечах. Её внимание переключилось на препротивнейшую парочку.
- Ну ты мне каждый день звони!
- Булочка, как свободная минутка выпадет, сразу буду тебе звонить, только ты телефон при себе всегда держи.
Внезапно Лету осенило:
- Точно! Я Валерку в губы еще не целовала! Каренина двух мужиков успела, а я ни одного. Тем более поезд это совсем не эстетично.
Улыбка тронула губы девочки. Наткнувшись в кармане куртки на тюбик помады, который носила с собой просто на всякий случай, Лета постаралась незаметно накрасится и сразу же сунула его обратно.
- Придется еще немного потерпеть этот дурдом. Директорша разбухтится, калоша старая! Ну, Валерка! Из-за тебя на такие жертвы иду.
Лета развернулась, еще раз из-под кепки пронзила взглядом неприятную парочку, и с физически ощутимым облегчением пошла обратно к автобусной остановке. Через пару часов ей предстоит разбор полетов с директором детдома. И еще не ясно, с кем приятней была бы встреча – с ней или с кабиной поезда.
И тут произошло то, чего Лета не ожидала и, по-честному, никогда не хотела. Её сердце остановилось.
Глава Первая
Море в тот день было особенно неспокойно, словно чувствовало бурю, разрывающую Купера изнутри. В угловатых глыбах бесновался, выл и всхлипывал соленый ветер. Плотные серые мешки свесились с неба и вот-вот должны были треснуть по швам, осыпая землю белой крупой. Зима в этом году надвигалась стремительно, с несвойственным тучной деве проворством. Прыгая с ноги на ногу вокруг шлюпки, закопавшейся острым носом в песок, малолетний юнга поглядывал на капитана и шептал грязные ругательства в его широкую спину. Поговаривают, что Куперу недолго осталось проводить ночи в теплой капитанской постельке – после Великого Призыва, который явно не принесет ничего хорошего – капитан взлетит на рею, как только нога его коснется палубы. Щербатый мальчишка гордился своей причастностью к событиям, которые начинали закручиваться на пиратских землях. Чувство страха за свою жизнь и одновременно дрожь нетерпения по всему телу от коварной авантюры старших товарищей не давали успокоиться ни на минуту и, смешиваясь с холодом, заставляли Торбена скакать вокруг корабельной шлюпки.
Купер подозревал о диверсии, вплоть до имен мерзавцев, которые соблазняли крепких юнцов и безмозглых батраков сладкими историями о молодом капитане, прозрачном и радужном будущем. Озлобленные и горячие, все вместе они представляли собой внушительную угрозу. Но это перестало трогать Купера за живое, как только вероятность участия гильдии в Призыве свелась к нулю. Он еще не объявлял решение королевского совета на общем собрании – собирался духом, сидя на мшистом, холодном, скользком бревне посреди серого морского берега. Соленый ветер доносил до него шепоток бестолкового юнги. В других обстоятельствах он бы уже давно оставил отпечаток своего сапога на тощей заднице. Купера одолело беспокойство, буквально осязаемое, будто дюжина крыс копошилась под ребрами, впиваясь острыми коготками и норовя выбраться через глотку. Тревожил его отнюдь не надвигающийся бунт. Унижение, которое он сегодня испытал на королевском совете, насмешливые и сочувствующие взгляды, кричащие: «Посмотрите на этого беднягу, на этого неудачника!»,- все это стало еще одним гноящимся рубцом на его прославленной фамилии, на образах великого деда и не менее великого отца.