— Байки… это, нянюшка, — улыбнулся Рогдай и, умиротворенный, опустил щеку на прохладу подушки. — Неужто… и князей не будет?
— Баяли, что и князей не будет, Рогдаюшко.
— Кто ж… скажет им… как жить правильно? Уж не ты ли?
— Куда мне! — нянька замахала пухлыми руками, потом задумалась, вздохнула: — И то верно, без княжьей воли как прожить? Сказка это, но в ней намек. Пусть не родился богатырь, кто в хрустальный терем бы забрался, зато на свете есть те, кто все хвори исцеляет. Вот, бают, в Червене…
— Довольно с меня… колдунов, — перебил Рогдай. — Будь моя воля… изгнал бы из всей Тмуторокани… Скажу батюшке, как вернется.
И, прикрывая глаза, видел между веками мельтешение алого и золотого — это змеи продолжали лизать небо, и языки их были горячее головней.
Глава 5. Червен
В теплушке, что в мамкиной утробе — горячо, зыбко. Истопник по доброте поделился хлебом да пустыми щами, посетовал на тяжелую сиротскую долю, вспомнил своего сыночка, забритого в солдаты пятнадцать годин назад, с тех пор от него никакого слуху, и даже волхвы не могли ответить, в каком из миров сейчас — в Яви, в Нави ли.
— Тебе сколько годин-то? — участливо спрашивал, заглядывая в перепачканное лицо.
— Четырнадцать, — хрипела Беса, скрывая девичий голос за мнимой простудой и скидывая лишнюю пару годин. В такие лета иные уже невестой ходят, а Беса по навьему делу старалась, и вот теперь лишилась и тятки, и маменьки с братцем. От того слезы капали в остывающие щи, и Беса отворачивала лицо — неровен час, дрогнет слабое сердце, раскроется, а там и до беды недалеко.
На сытый желудок явилась дрема. Укрывшись тулупом, Беса провалилась в черноту, и горели в той черноте алые косы маменьки и окровавленная рубаха Младки.
— Младко… — повторила Беса и очнулась.
Истопник храпел, вторя мерному покачиванию паровика. Печь горела ладно и споро, искры щелкали, выстреливая из раскаленного зева, падали в чан с водой и с шипением умирали.
Было стыдно и горько от малодушного бегства, но умом Беса постигала, что не справиться девчонке с шишами-душегубами, не сбеги — полегла бы в свежевырытой чужой могиле, и ни свою жизнь не спасла, ни за смерть родных не отомстила бы. А в том, что однажды отомстит, не сомневалась — засела в сердце ржавая игла ненависти, да там и осталась, просто так не вынуть, с кровью вымывать придется.
Месяц-ладья трижды выныривал и скрывался в тучах. Лес дыбился ельником. Где-то на болотах тосковала-оплакивала погибших Сирин-птица.
Беса спала неспокойным сном и видела, как по серебряным цепям сходят на землю боги.
— Прибыли, малой! Эй, слышь?
Встрепенувшись, Беса отбросила заскорузлую руку истопника. Медное зарево тлело в запыленных оконцах паровика, вместо качки под полом — тишь, а значит, приехали.
— Червен?
— Червен, покатались и будет, пока станционный смотритель не отыскал!
Уловив намек, Беса подскочила и, раскланявшись с благодетелем, шмыгнула в полуденную прохладу.
Станция полнилась людом: сновали босые беспризорники, высматривая легкую добычу, и Беса прижала спрятанный под сюртуком кошель; торговки предлагали сладости — от них шел такой невыносимо чудный запах, что Беса зажала пальцами нос и рот и со всех ног припустила, пока не захлебнулась слюной; толкались носильщики; станционные смотрители в шароварах с алыми лентами расхаживали, вскинув остроконечные бороды — все жило, дышало, копошилось, спешило. От суеты и мельтешения Бесу повело, и она, не глядя, влетела в чью-то густо обрызганную духами душегрею.
— Эй, щегол! Глаза дымом разъело или в самом деле ищешь усладу на ближайшую ночь?
Голос у говорившей оказался грудным, веселым.
— Не! Я случайно, — отпрянула Беса, встретившись с нарумяненным лицом какой-то разбитной бабы.
— А может, сторгуемся? Недорого возьму!
Глаза бабы смеялись, и Беса окончательно растерялась.
— Недосуг мне. Ищу кой-чего.
— Считай, уже нашел!
Баба ухватилась пальцами за рукав сюртука, и Беса поняла: такая душу вынет.
— Не тебя, волочайка! Людена одного.
— А я нешто нелюдь?
— Тьфу, пропасть! — сплюнула Беса и одним неимоверным усилием, рискуя оставить рукав, выдрала сюртук из цепкого ухвата. — Лекарь нужен. Тутошний, червенский. — И, вытащив бумажку, по слогам зачла: — Я-ков Ра-ди…
Не успела договорить, сверху упала тень смотрителя.
— Полада! — прогремел зычно. — Ну, брысь!
Румяную бабу как ветром сдуло, вот только отиралась рядом — и нет ее. Беса открыла рот.
— А тебе чего? — грубо выспросил смотритель.