Хорс диктовал рецепты, и Полада, высунув от усердия язык, коряво заполняла пожелтевшие бланки.
— С клиентами осторожнее будьте! — наставлял Хорс попутно. — У одного из ваших сегодня люэс[2] определил, безносых вовсе не привечайте!
— Как же ты сам безносых да прокаженных лечишь? — вздыхала Полада. — Али Гаддаш тебя хранит, что ни оспу, ни язву никакую не подхватываешь?
— Может, и хранит, — усмехался Хорс и, подписав последний рецепт, бросил веселый взгляд на девиц. — Ну-с, красавицы! Вижу, соблюдаете мои предписания, это похвально. Случилось ли чего в мое отсутствие?
— Те рождаются, эти помирают, — беззаботно отозвалась Полада. — Сиротскую душу сегодня пригрели. Без гроша в кармане, бедняга, тоже лекаря искала, да, поди не нашла.
— В очередь запиши, — велел Хорс, убирая инструменты и фартук. — Сама не надумала промысел бросить?
Полада вздохнула, прильнула к его спине, обвила руками. Теплая, сдобная.
— Кому я нужна? — обдала горячим шепотом щеку. — Тебе и то не сгожусь. Пишу криво, крови боюсь. Разве что полы в доме мыть.
— Хоть бы и полы.
Хорс пожал мягкую ладонь, и Полада ткнулась в его гладкую скулу своими губами, уже не стесняясь — горница опустела, подле смотрового кресла белели чьи-то панталоны. У изножья идола Гаддаш курились травы.
— Добрый ты, Яник. Выпьешь чего?
— Не сегодня, — Хорс отстранился.
— И так каждый раз. Голодный, поди, в чем только душа держится? Не торопись, посиди со мной.
Взяла за руку, усадила на мягкие подушки. Снизу пузатой колбы завела огонек, и в пузыре забурлила янтарная жидкость.
— Искали тебя, Яник, — заговорила Полада, затянувшись из тонкого мундштука, прикрепленного к колбе.
— Кто же? — Хорс аккуратно отсел, уклоняясь от ароматного дыма.
— Девица пришлая, говорю же. Мне бы, дуре, сразу смекнуть, да где там. В Аптекарском приказе по сию пору в немилости?
— Знаешь ведь, они мне не указ.
— А нашел ли, кого сам искал?
— Нашел, да поздно.
Задумался, глядя мимо Полады, в курящийся дым.
У дочери Гордея были пухлые губы и ямочки на щеках, нос в веснушках да русые кудри — сразу видна кровь Стрижей. Воспоминания толкались в висок, и хотелось верить, что нашел, наконец, ту самую, и боязно было верить, ведь сколько надеялся прежде, а все обжигался. Вдруг, и теперь?..
Тряхнув головой, продолжил негромко:
— Помер Гордей, одна супруга с сыном да дочерью осталась. С них и взять нечего.
— Гляди, как бы другие не взяли.
Полада вновь затянулась, щурясь на идол Гаддаш. Грозди грудей истекали воском: внутрь головы идола воткнута замешанная на гаддашевом молоке свеча, когда воск собирается внизу — его соскребают и мешают с травами, режут на ломти и так подают на требищах. Кто вкусит гаддашева молока — к тому придут видения. Хорс не знал, верить ли, но видела Полада, как из небесной трещины спускается черный люден, и в одной руке у него блиставицы, а в другой — огненный глаз. Видит этим глазом все Тмутороканское княжество от моря до самых заповедных гор. Найдет однажды и Хорса, как бы ни скрывался он и как бы ни переезжал из городища в городище.
Хмыкнул, пригладил обеими ладонями гладкие волосы, привстал.
— Куда? — потянулась следом Полада.
— Пройдусь.
— По люду соскучился? Что тебе до них?
— Любопытно, — задумчиво ответил Хорс. — Давно наблюдаю, а все как впервые. Иной раз кажется, будто дикие да грубые, и зло берет, какие глупые вещи творят. Иной раз диву даешься, до чего сметливы и великодушны. Хочется помочь всем и каждому, и нет возможности помочь всем и каждому, потому как сам я не совершенен и нуждаюсь в помощи.
Осекся и умолк. Наклонившись, поцеловал Поладу в темя, и вышел в зал.
Там продолжалось веселье. Грохот стоял такой, что Хорс не сразу разобрал — топочут ли каблуки пьяных гостей, или Полада все же подалась следом. Визжали бабы. Хрипела соленая мужицкая ругань.
— Вот паскуда! — слышалось. — Ну, стой! Догоню — волосы повыдергаю!
Взметнулись пшеничные косы, веером — сарафан. Какая-то ушлая девица перепрыгнула через перила лестницы и грохнулась о стол. Гости отпрянули, девки завизжали, а посуда так и повалилась под ноги.
Хорс подоспел вовремя, поймав девицу под руки.
— Куда спешите, сударыня? Или гонится кто?
— Он! — взвизгнула девчушка, указав перстом на приближающегося мужика. Лицо у него заросшее, дикое, взгляд хищный, с желтизной. Такой действительно прирежет и не задумается.