И только когда в тумане показались деревянные домики-голбцы да валуны в насечках, Беса узнала — могильник.
— Стой! — крикнула она, вскакивая.
Жерех вильнул спиной, самоходка скакнула через овраг, но бега не сбавила.
— Что такое? — всполошился Даньша. — Ты, лекарь, не говорил, что девка у тебя полоумная!
— Прикажите встать, барин! — не слушая мальчишку, повернулась к лекарю Беса. — В навий час едем, неужто не знаете? Неурочное время! Правь и Навь местами меняются! Сама Мехра с небесного шатра спускается! Кого встретит — того срежет серпом, как гнилой колос! А уж если ее владенья нарушим… Нельзя дальше! Никак нельзя!
— Ну, будет, будет! — Хорс внял мольбам и потянул Жереха за рукав. — Тпру, голубчик! Стой!
Кучер подчинился, ничем не выказывая ни любопытства, ни страха. Тяжело вздымая взмыленные бока, самоходка остановилась.
— Пошто меня с лежака подняли? — заворчал Даньша. — Проснется мастер, увидит, что я сызнова убег — уши недерет, а уж на заднице до травеня сидеть не смогу!
— Цыц! Разнылся, — уперев руки в кабину, Хорс выпрыгнул в грязь, размял затекшие колени. — Ох, мать Гаддаш, посылаешь мне в испытание этаких негораздков. Бери мешок и идем. Ты, сударыня, тоже.
— Не стану я Мехрово время нарушать, — заупрямилась Беса. — Знаю, что бывает.
— А как обмануть, знаете?
— Видывала раз, как тятка рубаху наизнанку надел да спиной вперед на могильник пошел, а уже потом пригоршню пуговиц бросил впереди себя и… — Беса закусила губу, круглыми от страха глазами глядя на Хорса. Холеное лицо лекаря было серьезно и строго.
— Слыхали? — едва шевельнув губами, произнес он. — Скидывайте рубахи и переодевайте наизнанку. Да живей! Я этот могильник яру охаживаю, на закате здесь тризну по одной матроне справляли, а людову соль скрыли, не вынули. Славная была старушка, безотказная, а после смерти еще послужит.
Туман сгущался. Влага пропитала рубахи до исподнего, и раздеваться было несподручно. Беса отбежала за самоходку, запуталась в завязках да юбках, и ругалась нещадно — в отцовых брюках бегалось ладно, а работалось споро, не то, что бабье тряпье. Наконец, справившись, высунулась из-за самоходки. Даньша сопел, перематывая портянки с одной ноги на другую. Хорс в модной сорочке наизнанку — в кружевах у шеи, с непомерно длинными рукавами, с завязками, — выглядел точно в саване. Беса прыснула.
— Действуем как водится, — шепотом проговорил Хорс. — Ты, Даньша, яму шевелишь, да из колоды тело достаешь. Я дело справляю. А вы, сударыня, настороже. Если что не понравится, пусть какая птичка задом наперед пролетит или колотушка лишний час отстукает — сразу мне сообщайте.
Бесе уже не нравилось.
Тайный промысел — всегда опасность. Дело гробовщиков следить, дабы никто до тризны на тело не покусился, пока людову соль не сцедят, да в княжьи закрома не отвезут. О том у тятки имелась приходно-расходная книга, куда он скрупулезно записывал имя почившего, время смерти, рост и вес, время забора людовой соли и вес в граммах без учета стеклянной или берестяной тары. Четырежды в годину сдавал выписки из той книги губернскому голове. Что брал сверх того — то прятал под полом в кубышку, а после сбывал через Гомола. Рискованно, страшно, но можно. Людовой соли никогда не бывало равное количество, у каждого оно свое и не зависело ни от возраста, ни от пола. Одно только Стрижи знали достоверно — если избыток соли не отнять, тот люд после смерти обязательно навьем чудовищем вернется. Маменька по-глупости да по суеверию утаила — и тятка вернулся упыром.
Беса не хотела бы, чтоб маменька или братец тоже вернулись. Но разве душегубы людову соль упустят? Бросят белые икринки в стеклянный сосуд, а после продадут барину на растопку для самоходки — вот все, что останется от семьи Стрижей. И даже надгробного камня не будет.
— Тихо! — это сказал Хорс и остановился, оба сапога погрузив в глинистую жижу. Так и стоял спиной к могильнику, устремив к подлеску немигающий взгляд. Усы над губой блестели от влаги.
— Не слышу, — также шепотом ответил Даньша.
— Наверное, показалось, — с видимым облегчением сказал Хорс и медленно выпростал ноги из грязи.
Беса тоже прислушалась и тоже ничего не услышала, но тянущее предчувствие подняло волоски на ее шее. Что-то огладило затылок лягушачьей ладонью, и она втянула голову в плечи.
— А лучше бы завтра вернуться, — прошептала она.
— Завтра тут уже нечего будет делать, — ответил Хорс. — Думаешь, мало желающих на свежей могиле пировать?
— Могли отпировать уже, — возразила Беса. — От заката до навьего часа и откушать, и поплясать, и пожениться можно.