Пошли далее. Сып нес на плече мертвую девицу, Вигарь тащил городничего. Месяц висел над ельником, едва не цепляя его рогами. Анчутки прыгали по цепям, игоши аукали в ямах, из-под ног прыскали хухлики.
— Кладите у подножья, — Корза указал на идол Мехры, пнув подкатившегося под ноги хухлика. Тот лопнул, истек черной жижей.
— Соль не будем доставать? — деловито осведомился Сып, стряхивая жуткую ношу, будто куль с мукой.
— Обойдемся. Дай нож, — протянул ладонь, и Мария вложила в нее окровавленное лезвие.
Корза стянул с кисти невидимую перчатку-сетку, бьющую электрическими нитями, сунул в карман кафтана, потом полоснул по собственному запястью. Кровь потекла, обагрила жухлую траву. Очертив вокруг идола круг, Корза воткнул нож лезвием вверх на самой границе круга.
— Вигарь, — позвал подручного. — Тащи облуда сюда, да перешагни дважды.
Сам споро замотал тряпицей руку и внимательно следил, как выполняется поручение. Городничий зашевелился, приходя в себя. На всякий случай, Корза отошел к идолу, потянув Марию за собой. Сып, видя движение хозяина, придвинулся к нему ближе. Один Вигарь ничего не понял. Обернувшись, осведомился добродушно:
— Что далее, боярин?
Более спросить ничего не успел. Месячный серп над ельником лег плашмя, придвинулся, свистнув по воздуху ржавым лезвием, и в один взмах отсек Вигарю голову.
— О, Мехра Белая! Помилуй! — захрипел Сып, обводя лоб охранным кругом. Невдомек ему, дураку, что уже стоял в кругу, и кровь чистого людена, людена прежнего круголетья надежно охраняла от Мехрова гнева.
— Здравствуй, Маша, — хрипло проговорил Корза, запрокидывая к небу лицо. Широкие ноздри подрагивали, ловили запах гниения и земли. А еще чего-то химического, неуловимо сходного с запахом людовой соли.
Мехра склонилась над собственным идолом, в глазу-плошке пылало пламя пожара. Открыв черный рот, вытошнила ком червей и глины, а вместе с червями пришли слова:
— Когда оставил меня в огне, что говорил, сбегая?
Слова шли не из исполинского рта богини — их произнесла Мария, стоящая за плечом Корзы, но он не обернулся, ответил:
— Что вернусь за тобой. И не могу вернуться, пока не готов корабль. Высоко придется взлететь, Маша. Очень высоко.
— Заберись, — сказала из-за спины Мария. — Тяжко мне ворочаться в скорлупе, душно, страшно.
Вздохнула, взметнув дыханием ледяной вихрь. Вскрикнул городничий, очухавшись, принялся отползать по траве да глине. Мехра скосила единственный глаз, подняла костяное копыто и опустила снова. С хрустом лопнули ребра, люден задергался, забирая пальцами сырую землю.
Иная вера сильнее материи, ведал Корза. Придумал дремучий люд, что пробудившихся богов надо задабривать кровавыми жертвами — и стало так, теперь ничего не изменить и ничего не сделать. О них и плакать не пристало: правильно сказал, новое племя — что гуси, одним пожертвуешь — новые народятся, от соли кто в чудо перекинется, кого болезнь заберет, так стоит ли их жалеть?
— Дочь Стрижа я упустил, — вслух сказал Корза. — Ведаешь, где?
— В Гаддашевом логове, — ответила за спиной Мария. — Бусы мне подарила. Слушай, как звенят.
Мехра поддела на шее нить, унизанную птичьими костями да мелкими пуговицами с мужского кафтана. Глухо стукались пуговицы о кости, и, вторя им, копыта в кашу перетирали останки городничего. Корза хотел бы не слышать, а слушал.
— Приведи ее, — попросил.
Мехра рассмеялась, будто ветер задул меж голых ребер мертвеца.
— Ищи сам, — сказала голосом Марии.
— А Хорс?
— Забрали по навету. Не о них сейчас волноваться. Другое есть.
— Что?
— Гроза повредила кабели купола. Небесный ток сошел над Китежем, и княжич возродился из мертвых. А прежде увидел нас.
Корза захолодел. Глядел бездумно, как склоняется над жертвами Мехра, зачерпывает горстью кровь и внутренности, отправляет в ненасытную утробу. Жрать истукану — не насытиться. Не живое то нутро, пустое, как у Марии, и оттого с Марией оно едино.
— Если кто доберется до небесных чертогов, — продолжила Мария, — разрушит скорлупки и повернет ток вспять — погибнем. Я уже горела один раз, Хлуд, и более не хочу. Теперь прощай, выходит мое время на сегодня.
Мехра распрямилась во весь исполинский рост, бросила серп ввысь — он закачался на облаке рогами вверх и поплыл, влекомый цепями. Истаял туманом саван, в пыль обратились кости, лопнули бусы, и пуговицы покатились по земле. Корза нагнулся и поднял одну — железную, с пятилучевой звездой по центру. Зажал пуговицу в кулаке, хорошо зная, кому она принадлежит, ведь, когда сходятся боги истинные — рукотворным богам приходится только уступить.