Оба глухо загоготали.
— Ну так и кончай его, — донесся голос первого. — Самострел взял?
— Обижаешь!
Одна из фигур распрямилась и завела руку за пазуху. Тот, сгорбленный, запрокинул голову, и в отблесках лампы Беса увидела на щеке несчастного косой порез.
Решение пришло мгновенно.
— Ну, тятка, помогай в последний раз, — шепнула Беса и, присвистнув, швырнула упырову голову под ноги душегубам.
— Тьха!
— Навье семя!
С руганью отскочили. И Беса, воспользовавшись замешательством, с гиканьем вылетела из укрытия.
— Н-на!
Размахнувшись, плашмя обрушила заступ на затылок первого. Фигура рухнула, как подкошенная мехровым серпом. Второй повернулся — и получил заступом по шее. Хрустнули позвонки. Булькнув горлом, душегуб скатился в только что выкопанную яму.
А третий, завозившись у надгробного столба, сбивчиво забормотал:
— Руки, голубчик… Окажите любезность… Нож есть?
Беса вытащила свой. Склонившись над незнакомцем, в два замаха взрезала разлохмаченные веревки.
— Благодарю покорнейше, — прохрипел освобожденный.
И поднялся на ноги. Прихрамывая, проковылял к первому душегубу и процедил бранчливое:
— Негораздок!
Склонившись, выдернул из его рук самострел и нацелил Бесе в лицо.
— Лопату и нож бросьте.
Беса подчинилась, заголосив:
— Не губите, дяденька! Я не душегуб! Помочь хотела!
Незнакомец вскинул брови и опустил оружие.
— Никак, девица? Не трону вас, сударыня, не дрожите. Сами кто, позвольте полюбопытствовать?
— Дочь гробовщика, — ответила Беса, силясь разглядеть лицо незнакомца. — Обход делала. Дома у меня мать больная и брат малый… Едва навьих прогнала, а тут вы.
— Хозяйка, значит, — подобрав брошенный Бесин нож, незнакомец присел над ближайшим телом. — Какая-нибудь тара при вас имеется?
— Что?
— Соль будем добывать, говорю, — ответил незнакомец и принялся взрезать одежду с мертвого. — Впрочем, у меня своя. Поможете — поделюсь.
Беса переступила с ноги на ногу, облизала потрескавшиеся губы. Нутро еще обжимало страхом, но уверенный и спокойный голос незнакомца располагал к себе. Конечно, с одной-то стороны — нехорошо вот так, без Мехровых благословений людена жизни лишать. С другой — душегубы ведь, никаким богам не служат, и поступать с ними нужно не по божьим законам, а по совести.
— Кто они? — спросила Беса, подступая ближе.
Орудовал незнакомец на удивление ловко, сама Беса бы так не смогла. Даже под налипшей грязью видно, что пальцы у незнакомца — холеные, длинные, барские. А у этих, мертвых — руки мужичьи, обветренные и в заусенцах.
— Подручные Сыпа, — последовал ответ. — Знаете?
— Не.
— Ваше счастье. Так что ж, сударыня? Помогайте!
И, крякнув, вспорол покойнику брюхо.
В печени знакомо блеснуло. Людова соль потекла в подставленную склянку, наполнила до краев. Незнакомец заткнул ее пробкой, спрятал за пазуху, достал новую и спрыгнул в яму.
Подумав немного — об умершем тятке, об оставленной дома больной маменьке, о малом братце, — Беса сползла по грязи следом.
Вдвоем дело сладилось быстрее. На всякий случай Беса шептала под нос молитвы Мехре, прося быть милостивой к покойным и к ней самой. Ведь не корысть ее руками движет, а только нужда. А, может, и сама Мехра вывели ее на душегубов, чтоб наградить за верную службу.
— Славься, темная владычица! — бормотала Беса, наполняя вторую склянку. — Многая лета тебе и твоим детям! Упокой в Нави души убиенных!
Вздохнув, наглухо запечатала горлышко.
— А вот и ваша доля, голубушка. Оставьте при себе, — с улыбкой проговорил незнакомец. Ухватившись за основание могильного столба, ловко выкарабкался из ямы. — Уж не серчайте, что в ваших владениях так напачкали. Приберите во славу Мехры. А это, — он указал на склянку, — никому не показывайте. За контрабанду сами знаете, что бывает. Прощайте же теперь!
Незнакомец скользнул в сумрак. А Беса спрятала склянку в карман, поближе к первой, тяткиной.
В прошлую кресу была она на ярмарке в Моравске. Там видела, как на площади колесовали лиходеев-перекупщиков. Кости ломались с поганым хрустом. Толпа гудела, выдыхая смрад тысячами ртов. Блестели возбужденные глаза. Публичная казнь — она всегда людей привлекает. Есть в этом что-то темное, сладострастное, благословенное Матерью Гаддаш. И хочешь отвернуться — а все равно смотришь.
За перепродажу людовой соли особенно страшно казнили. Ведь она — что душа. Богами вкладывается в тело и ими же забирается, поэтому нельзя простому людену к запретному прикасаться. Нельзя ни покупать, ни продавать, ни использовать на свои нужды для исцеления, ни для обогрева жилища, ни как топливо для самоходных колясок.