— Беда… — прохрипел Даньша.
Хват плюнул искрами в оскаленную морду чудища, но мертвяк только отмахнулся. Пригнул голову, ласково, будто мимоходом, касаясь плеча Даньши. Парень заорал, заколотил затылком о пол, сквозь рубаху проступили багряные кляксы. Мертвяк запрокинул голову, по-птичьи глотая окровавленные куски, и вдруг поперхнулся, булькнул горлом. Из груди, пробив кости насквозь, вышло лезвие алебарды. С хрустом разрубив шейные позвонки, она описала дугу и вонзилась в дощатый пол. Вместе с тем с глухим стуком повалилась голова мертвяка — зубы еще выбивали дробь, следом тянулась мешанина из крови и белесой жижи. Выпрямившись во весь рост, Хорс пинком спихнул обезглавленное тело с Даньши и озабоченно осведомился:
— Жив?
Осторожно подхватил шуйцей подмышки, помог встать. Беса запоздало кинулась под другую руку, но Даньша вскрикнул от боли и закатил глаза — на месиво плеча было страшно глядеть.
— Идем живее, пока не сбежалась вся стража! — Хорс взвалил Даньшу на спину, а Беса заметила, что орудует он только одной рукой, вторая висела плетью, и вместо кисти оканчивалась замотанной в тряпицу культей.
— Моя вина, Яков Радиславович! — всхлипнула она. — Сперва вас подвела, потом ослушалась и чудищ выпустила! Но я ведь не со зла! Я ради вас! Потому что я вас…
— О том после переговорим, — оборвал ее Хорс. Усталый, измученный, белый, как Мехра, но все-таки живой. — Регуляторы, вижу, не догадалась завести?
— А? — Беса открыла рот.
— Ясно. Бери алебарду и идем.
Они поспешили обратно, пригибаясь под градом камней и пыли. Острог сотрясался все сильнее и чаще. Дождь стоял стеной — Беса давно не обращала внимания на отяжелевшую, постыдно облепившую тело одежду. Повторяющиеся громовые раскаты походили теперь на животный рык. Беса вскинула лицо, щурясь во тьму и непогоду, но за ливневой завесой ничего не разглядеть.
— Не смотри так пристально, накличешь, — бросил через плечо Хорс.
— Мехру?
— Гаддаш! Вон, как бушует!
Камни под башмаками ходили ходуном, земля вспучивалась, прорывалась грязевыми гнойниками. Неумелого взмаха алебардой — Беса едва удерживала ее обеими руками, — хватило, чтобы отпугнуть напавшего было мертвяка. Лезвие вошло ему под ребро, и хотя шатун явно не чувствовал боли, он потерял равновесие и сорвался с края моста в кипящую пену Гузицы.
— Здесь стояли китежские кони, — вспомнила Беса, указывая на покореженную ограду, с которой свисали только обмочаленные поводья. — Тебя, лекарь, спрашивали пришлые из столицы, обещали из острога вытащить.
— Если пришли сюда, то уже не выйдут, — ответил Хорс. — Гляди, гляди!
Беса обернулась, куда указывали, и увидела сотканную из ливня, тумана и туч грузную фигуру, занявшую собой весь горизонт. Протянув исполинскую лапу, всю в речной пене и тине, богиня опустила ее на острог — брызнуло каменное крошево, мост хрустнул, обрушился вниз, таща за собой опору, обломки ограды и башен.
— Не терпит Мать суеты и неразберихи, — прохрипел Хорс и вытер пересохший рот. — Пройдет теперь валом по городищу, пока всех смутьянов не передавит. К тому времени хорошо бы оказаться как можно дальше от Червена.
Глава 19. Невзаимное
Даньшу пекло, будто на сковороде. Горячка растекалась от рваной раны, и Беса то и дело смачивала губы парня родниковой водой. Заброшенная сторожка — не лучшее место для хворого. От крохотной печки тепла немного, из провизии — каша-толокно да кипяченая вода, и до Червена — путевая верста. Успели уйти до того, как обозленная богиня взялась рушить городище со всеми его мостками, башенками, усладными домами да Хорсовыми мертвяками впридачу.
— Спасайтесь… сами… а меня оставьте, — повторял Даньша.
— Еще не хватало! — сердилась Беса. — Зря тебя на закорках тащили?
— Тебя ведь… ищут… и лекаря тоже…
— Пусть ищут, не скоро найдут, — Хорс вошел, подвинул трехногий табурет, потрогал горячий лоб Даньши. — Терпеть можешь?
— Нешто… не мужик? — ответил тот.
Хорс кивнул, сказал Бесе:
— Я одной рукой не справлюсь, придется помогать. Неси воду, Василиса.
Она послушалась, смущаясь от того, как произносит лекарь ее полное имя. Получалось у него по-особенному певуче, с пришепетыванием, будто змея заклинал, и прежде ненавистное, сейчас оно нравилось Бесе.
Смочив тряпицу водой, принялась осторожно обмывать рану. Даньша выгнулся дугой, но твердая ладонь Хорса вернула на место.
— Как же терпеть будешь, когда шить начнем? — строго сказал он. — Назвался груздем — в кузовок полезай, друг сердечный.