А у Бесы теперь — два пузырька. И вместе с надеждами на лучшую жизнь — зябкая дрожь на сердце.
— А чего бояться? Не поймают, — убеждала она себя, быстро закидывая яму землей и утрамбовывая ее сапогами. — Я теперь поворовского кладбища хозяйка. Кто меня здесь тронет? Никто не тронет, а Мехра сбережет. Завтра же надо с Гомолом о деле переговорить…
Суеверно умолкла, оглянулась через плечо — как бы не услышали. И сейчас же могильную тишину вспорола пронзительная трель свистка.
— Ст… ой! Кому говорю! — донеслось со стороны парадных ворот.
Надзиратели!
Сердце захолодело.
Беса до боли в суставах сжала заступ. Бежать? Да куда здесь убежишь — дождь опять припустил, лупил по ельнику, сбивая старую хвою и превращая землю в вязкую кашу. Месячная ладья утонула в ельнике. Навьи огоньки приникли к могилам, и Бесе казалось, будто погост тысячью глаз выжидающе наблюдает за ней.
Неужто Мехра потешается? Одной рукой дает, другой — отбирает?
Засвистели снова. И после из ельника, из дождевой мороси выскочил спасенный Бесой господин.
— Попались мы, голубушка! — выдохнул он. — Есть тут другие ходы?
Беса мотнула мокрыми кудряшками.
— Не. Тятка в свое время крепкую ограду сладил. Вы-то сами как сюда пробрались? Через ворота?
— Разумеется.
— Видать, проскочили, пока я упыра ловила. А бежать сейчас нельзя. Побежишь — себе же хуже сделаешь.
— Так что прикажете?
В голове у Бесы щелкнуло. Мысли закрутились, точно в колесе.
— Тряпица какая есть?
— Имеется, — незнакомец вытащил из нагрудного кармана белейший кружевной платок. Беса сразу же вымарала его нечистыми пальцами, принялась лихорадочно заворачивать склянки с людовой солью.
Незнакомец понял сразу.
Отдал свою долю, и Беса, закрутив платок в узел, погрузила его в раскисшую почву возле надгробного столба. Забросала грязью, выровнял насыпь, чтобы не так бросалось в глаза. И только успела снять с надгробья лампу, как, пыхтя и раздвигая ветки мощными плечами, из ельника выбрался околоточный надзиратель.
— Стой, аспид! — прохрипел он, оттирая лоб рукавом. — Уф! Резвый какой. Я сейчас резвости-то поубавлю!
И загрозил самострелом. Незнакомец распрямил плечи.
— Милостивый государь! Соблаговолите пояснить, на каком таком основании…
— Я тебе, выгузок, основание отстрелю! А ну, кругом! Руки за голову! И ты, малой, тоже!
Беса развернулась. Сердце прыгало в грудной клетке. Прыгали отблески лампы. Лицо незнакомца, выхваченное огнем — породистое, тонкокостное, с аккуратными смоляными усиками над разбитой губой, — было смугло и сумрачно.
Надзиратель приблизился, увязая в грязи и поругиваясь. Ткнул незнакомого господина в спину.
— Хто таков будешь? Местный?
— Из Червена, — с достоинством ответил господин. — Доктор медицины.
Держа в одной руке самострел, надзиратель зашарил по плечам и груди незнакомца, рванул за лацканы сюртука, выуживая коричневый пузырек.
— Ага! Лекарь, говоришь? А это что? Никак тайно солью промышляешь?!
У Бесы упало сердце. Как же? Ведь спрятали все? Она шмыгнула носом и искоса глянула на господина. Тот презрительно искривил губы и ответил холодно:
— Чудов порошок это. Рецепт в левом кармане. Извольте посмотреть.
И умолк, нарочито отвернувшись, пока надзиратель, отдуваясь, подносил к свету мятые бумажки.
— Угу… ага… что ж, верно выходит, — крякнув, оскалил желтые зубы. — Ох, и не люблю я вас, волхвов да умников, Гаддашевых холуев. Все хитрите, вынюхиваете, где бы кусок послаще отхватить. Скользкие, что гады!
— Земные удовольствия есть неотъемлемая часть Яви, — солидно ответствовал лекарь. — Матерь Гаддаш милостью своей дарует жизнь каждому людену и каждой твари земной. И мы с благодарностью принимаем сей дар, и за столь короткий миг должны вкусить все прелести жизни. Иначе как насладиться ею, не зная ни страстей, ни соблазнов? Не хуже ли похоронить себя в Нави, еще не будучи мертвым, но уже сделав свою жизнь подобием могильника?
— Помолчи-ка! — прикрикнул надзиратель, и самострел в его руке вильнул в сторону. — Уф, ну и закружил трепотней… Голова теперь что колокол. В Поворово какая нелегкая принесла, лекарь?
Уловив заминку, Беса подала голос:
— По моей просьбе приехал, ваше благородие. Маменька у меня захворала…
— А ты хто? Почему с лопатой?
Надзиратель сощурился и выше поднял лампу, оглядывая девку.