— Благодарю, Галина Даниловна, — пробормотал под нос. — Второй раз на помощь приходишь, должником буду.
Крякнув, поудобнее расположил на плече Даньшу, подал здоровую шуйцу Василисе.
— Идем! Живее! После объясню!
Дрожа, она подчинилась.
Уходили, не оглядываясь, но спиной Хорс хорошо ощущал, как горела и плавилась деревня. В спину доносился рев победившей богини и предсмертные крики обожженного люда.
Глава 24. Дела давно минувших дней
Испив густого брусничного отвара Василиса успокоилась и уснула. Хорс понимал, что на такой диете девушка долго не продержится. И без того — бледная и худая, в чем душа держится, а все туда же, гоношится. Долго не могла поверить, что Хорс обманом выкупил ее жизнь за плошку людовой соли и обещания награды. Поверив, снова плакала, просила помочь Даньше, и Хорс обещал, что поможет. Пока Василиса спала, обработал парню раны, перевязал, как мог, подолом да рукавами собственной рубахи. До городища надобно добраться, и как можно скорее — будет там и кров, и пища. Хват помог натаскать лапника, соорудив какой-никакой шатер. И то ладно — шла креса, не задерживаясь, ладья-месяц исправно плыла по небесным рельсам, невидимым простому глазу, только позванивали цепочки, да наливался теплым хмелем воздух. Одно худо: по следу могли идти соколы-огнеборцы, а то и богатырши-полуденницы, чьи плети да серпы в умелых руках были страшнее пищалей. А еще разгневанная Гаддаш то и дело сотрясала землю, ворочаясь в болотных хлябях и насылая дурные сны.
Василису у костра разморило, коса растрепалась — в нее набилась хвоя да трава. Хорс всю ночь просидел рядом, вслушиваясь в ауканья навок и тонкий плач игошей. Думал. Думки бродили странные, болезненные. Не ведал раньше, что может душа болеть, а теперь только глянешь на Василису — внутри так все и обмирает, но нет-нет, а приходили на ум слова Гаддаш: «Зачем обнадежил?»
Надежда — она ведь тоже бедой может обернуться. Видно, и впрямь прожил он среди люда достаточно долго, что и сам почти человеком сделался. Почти…
Сцепив зубы, возвращался к работе, вымарывая дурные помыслы.
Под утро сдал пост Хвату, а сам спустился к сожженной деревне, от которой сейчас остался котлован да обугленные стены. На кости старался не глядеть — смертей повидал довольно. Другое искал. В сюртук, связанный рукавами на манер мешка, собирал уцелевшие железные детали, трубки да сегменты — остатки Железного Аспида. Вот, чего не хватало ему в прежнем доме. Этого, да еще людовой соли. Из каждого найденного трупа попытался выцедить хоть щепоть, а что добыл — ссыпал в искореженную железную плошку. На первое время хватит.
Вернувшись, Хорс то так, то этак прилаживал железки одну к другой, скручивал проволочкой, гибким ивняком, оттирал копченые стеклышки. Работа шла медленно, и Хорс, помогая себе, как делали прежде люди, напевал старинную колыбельную.
— Откуда знаешь ее? — донесся сонный Василисин голос.
Она привстала с лапника, с опасением вглядываясь в сооружение из железа и стекла.
— Песню, моя люба? — отозвался Хорс. — Слыхал когда-то, очень давно, а когда и не упомню уже, да вот — на память пришла.
— Мне ее напевала матушка, — прошептала Василиса. — А той — ее матушка. И моя прабабка, и пра-, пра…
Свесила голову, оттирая щеки — верно, от слез. Хорс придвинулся ближе, поднес остатки отвара. Приняв плошку, Василиса приникла к его плечу и какое-то время сидела, вздрагивая. После вернула отвар Хорсу.
— Не нужно, — улыбнулся тот. — Сыт я.
— Как же сыт, когда и вчера не ел ничего! — буркнула Василиса. — Что Даньша?
— Спит пока, сердечный.
Она подползла к парню, погладила по щеке и по-сестрински поцеловала во взмокший лоб. Хорс улыбался в усы, поглядывая на Василису.
— Озябла, птичка? Иди, согрею.
— Как озябнуть, когда вокруг так и полыхало! — Василиса поежилась и вернулась на лапник. — Но с тобой и верно, уютнее. Вот бы, как Даньша поправится, уйти далеко-далеко. За реку Смородину, за тридевятые земли, где никто нас не ищет и не знает. Уйдем, Яков?
— Уйти, — в задумчивости повторил Хорс. — Пытался я, только от взора богов не укроешься, как ни старайся и сколько по свету не бегай. Да и обещался я.
— Что обещал? Кому?
— Люду. А больше себе самому. Уйду — и кто им поможет, несчастным?
— Чем же ты поможешь? Второй руки хочешь лишиться?
— Лишусь — так новую слажу. Вот вернется Хват с новыми деталями от Аспида, будет у меня железная десница, на людовой соли работающая. Ударю железной десницей — а из нее блиставицы и огонь разойдутся, ух! Хоть с самим Сваргом на честный бой выходи!