Сказали — и на медных столбах грянули вниз. Поворовский люд кто рукавами, кто платками укрылся, а Беса картуз до самого носа натянула и кулак к сердцу приложила, пичугой трепыхалось сердце, холодила кожу склянка с людовой солью.
Беса не стала смотреть, как режут во славу богов белую с черным боком козу, если улучит момент — перепадут не потроха, так хоть косточка или жилка. Обернет маменька жилку вокруг запястья, и семь лет хворей не будет, вырежут из косточки свистульку — и сила в Младку войдет, первым богатырем в Поворове будет, а может, и далее. Но все после, а теперь гуляние пошло — отроки да отроковицы закрутились хороводом. Мелькали вышитые птицами сарафаны и алые рубахи, на голову Бесы набросили березовый венец с едва проклюнувшимися почками. Краем глаза увидела вертящегося в хороводе красавца Утеша — белозубо улыбаясь, водил под руку незнакомую девицу в зеленых и золотых лентах. На Бесу не глядел, будто и не было ее. Будто не сидели за гимназистскими столами бок о бок, подглядывая друг другу в свитки. Будто не перешептывались у окна, и Беса подставляла обветренные губы для первого сладкого поцелуя.
Голову обнесло жаром. Вырвавшись из хоровода, шмыгнула мимо, а Утеш только проводил безразличным взглядом и снова повернулся к красавице.
Обида жгла.
Не было у Бесы расшитых сарафанов и золотых лент. Носила отцову одежду. Пшеничную косу крутила туго, калачом, и прятала под картуз. Чем привлекла Утеша? Делилась буквицей и в рот заглядывала, когда тот красноречиво врал про град Китеж и реку Смородину, где никогда не бывал.
Утерев непрошенные слезы, Беса побрела по рынку. Шумели торговцы, сновала детвора с леденцами на палочках, баб зазвали бусами и шелковыми платками. Беса прикинула на себя один, глянула в зеркало и раскраснелась. Глядеть просто так на себя было стыдно, а купить — червонцев не было. Зато была в кармане людова соль.
Беса заработала локтями, протискиваясь в толпе все прибывающего люда. Чеканя шаг, прошествовали мимо сварговы соколы, у каждого за плечом пищаль, на кольчугах — огненное колесо Сварга. Что княжеская дружина забыла в Поворове?
Беса не успела обдумать: в толпе полыхнул рыжий Гомолов вихор.
Рыжий да красный — люд опасный, так старики говорили. Гомолу доверять — что в дырявом кармане землю носить, но других перекупов Беса не знала, а Гомол хоть и лукав, а за товар исправно платил, другому тятка людову соль не доверял. Может, и Бесу по старой дружбе не обидит.
— Эй! — меся сапогами глинистую почву, Беса насилу догнала парня, ухватилась за рукав.
— Што несешься, будто волкодлаки гонятся? — рыкнул Гомол, поводя блеклыми, в белесых ресницах, глазами. И брови у него тоже белесо-рыжие, а физиогномия вся в конопатых брызгах. И как только до сих пор на свете живет? Приметный слишком для перекупа.
— Дело у меня, — Беса копировала грубоватый тяткин говор и слова произносила заученные. Полезла было за пазуху, а Гомол за руку перехватил.
— Шш, неумная! Хочешь, чтобы все околоточные надзиратели сбежались?!
Не отпуская руки, потащил за собою сквозь толкающихся люд, за железные столбы с пестрыми лентами, и дальше — вдоль покосившихся заборов Житной улицы, из-за которых потявкивали псы и несло соломой и хлебом.
— Теперича показывай!
— Вот, — Беса развернула тряпицу.
Гомол протянул было мосластую руку, но Беса шустро спрятала пузырек.
— Спорый какой! Сколько дашь?
Гомол помял нижнюю губу, будто раздумывая. Наконец, ответил:
— Пару червонцев можно.
— Сорок! — отрезала Беса.
— Шесть, так и быть.
— Тридцать шесть! И больше ни червонца не скину!
— Не гневи Мехру! Товар не рассыпчат, комковат, да снизу черные мураши. Опивец, что ли, преставился?
— Тятка мой… — призналась Беса и почесала некстати защипавшие глаза.
— Неужто, Гордей? — присвистнул Гомол. — Де-ла…
И умолкли оба, обвели лица охранными знаками.
— Раз так, возьму за десятку, — тихо сказал Гомол. — Отдашь?
Беса вздохнула, подумала и согласилась.
Серебряные червонцы позвякивали в холщовом мешочке, жгли карман. На них можно накупить не только лент, а еще пряников да меда. И лучше не пряников — хлеба и овса. Бросить овес в рыхлый чернозем — будет пропитание на следующую годину. Может, и козу заведут. Маменька будет скатерти вышивать, а Беса — строгать финтифлюшки на домовинах, Мехра даст — так и проживут, потом Младку в гимназию устроят, а потом…