Кульба на аэродроме. Помылись.
Погрузка ящика с изделием. Сопровождает связист.
Кульба спиздил АГС-17. Русский товарищ, отдай большой пулемет.
На точке.
Связь с базой. Данные о Слепне. Разворот ротной колоны.
Макс в боевом охранении — поиск в районе.
На рассвете. Зачистка авианалетом.
Удар по колоне.
Уходят на единственной машине.
В городе бардак
— Это колона, я правильно понял? Свернула с дороги и пустошью прет прямо к «точке». Три грузовика и два БТРа. Усиленный взвод. Может, и меньше. Или больше. Сами видели, сколько негров в кузов может набиться.
Ляшко нервно дернул щекой.
— Через сколько они там будут, по-твоему?
-- Хрен тут угадаешь. По такой местности, в идеале, часов восемь ходу. Минус восемь на солнцепек, — пересчитал по-местному Трофимов.
— На рассвете?
— Но это худший вариант.
— Его и оставим, — заключил Ляшко.
— А навести на них авиацию нельзя? — подкинул вариант Трофимов.
Ляшко тяжко вздохнул и посмотрел на него, как на слабоумного.
— Чувствуется, что ты оторвался от столичной жизни.
— Само собой. Что, нет у Менгистки больше авиации?
— Считай, что уже ничего нет, — мрачно и веско произнес Ляшко. — И вот еще вводная. Ты о «Слепне» что-нибудь слышал?
* - база французского иностранного легиона в Джибути.
Трофимов усмехнулся.
Ни одна разведка не любит перебежчиков, чужих презирает, своих всеми силами сживает со свету. Дело даже не в возмездии за предательство, просто неотвратимость смерти предателя служит лучшим воспитательным средством. На тайной войне счет особый, измена одного может повлечь гибель тысячи. Причем, подлость в том и состоит, что сам ты в своем провале можешь быть полностью не виноват. Просто так карты легли.
Живешь себе под надежной легендой где-нибудь в Аргентине, шпионишь аккуратно для родной конторы, вдруг тебя хватают ни за что, ни про что и вешают за ребро на крюк в пыточной камере военной тюрьмы. И пока ты болтаешься в подвешенном состоянии в ожидании, когда прибудут добрые дяди из ЦРУ и заберут тебя для последующей работы у местных контрразведчиков, которым, по сути на тебя глубоко наплевать, о многом успеешь подумать, скрипя зубами.
Только в голову не придет, что где-то в тихой Вене скурвился какой-то капитанишка из резидентуры и сдал тот мизер, что знал. Но и этих крох информации хватило, чтобы сложить мозаику и вычислить тебя раньше, чем Центр отработает провал. Одна отрада — уверенность в том, что гниде осталось жить ровно столько, сколько ему отпустил не Господь, а всемогущий Центр. И год может пройти и десять лет, но доберутся до него люди с горячими сердцами, холодными головами и чистыми руками. Этими-то руками и свернут цыплячью шею предателю.
И если со «всяких штатских», принудительно завербованных иностранцев, спрос не велик, могут и слабинку дать, сбегав в родную контрразведку, то с советского офицера спрос особый. Расстрельная статья без всяких вариантов.
В далеком от Африки Афганистане случилось то, что не редкость на войне. Два офицера попали в плен. Аллах им судья, но сподобились они принять ислам и перейти на сторону моджахедов. Надо думать, что воевали добросовестно, если новые хозяева их не сдали и на предлагаемый обмен не купились. Родина, захлебнувшись от праведного гнева, вынесла заочный расстрельный приговор.
Трупный ветер войны бродит своими тропками, и несет судьбы человеческие, как перекати-поле. Радикальный ислам проказой стал расползаться по миру, добрался он и до Эфиопии. Конфликт провинции Эритрея с режимом Магадишо носил межэтнический характер, густо окрашенный в кумачовый цвет марксизма. Фронт национального освобождения Эритреи искренне считал, что захвативший власть полковник Менгисту Хайре Мириам не верно понимает фундаментальные положения учения Маркса-Энгельса. Чем туже затягивался узел конфликта, тем явственнее проступал исламский фактор. Марксисты Эритреи черпали поддержку только у соплеменников ахмаров, а братьям-мусульманам протянули руку единоверцы. Джихад, как известно, дело не только святое, но и прибыльное. Исламские отряды стали играть первую скрипку сопротивлении режиму, опираясь на военную и материальную помощь единоверцев со всего арабского мира.
В рамках «братской помощи» нежданно-негаданно вынырнули в Эфиопии два бывших офицера-афганца, теперь уже инструкторами Аль-Кайды.
А вот этого ни родина, ни Центр стерпеть не могли. В резидентуру в Могадишо пришел приказ «обнаружить и уничтожить». Везунчику обещали Красную Звезду без вопросов.
Проблема была в том, что один «бывший русский» безвылазно сидел на базе в Сомали, за что заслужил позывной «Трутень». И достать его можно было только десантом на базу моджахедов. Второй выступал в роли «играющего тренера», не только готовил, но и лично выводил отряды в первый рейд по тылам правительственных войск. Действовал, как когда-то его учили: точно, скрытно и беспощадно. Ловушки и засады обходил, словно носом чуял. От погонь отрывался качественно, ни разу не подставившись. От обратного окрестили «Слепнем».
— Завалить «Слепня» — это такой «дембельский аккорд», о котором можно только мечтать, — Трофимов чуть ли не облизнулся. — Это же «Слепень»!
Ляжко вдруг взорвался.
— А по мне хоть комар ростом со слона, вот с таким хоботом! — Он хлопнул ребром ладони по сгибу локтя, изобразив размеры комариного хобота. — Кому, в жопу, теперь твой «Слепень» уперся?
Трофимов хищно прищурился.
— Тогда я не понял, к чему был вопрос?
— Обстановку я тебе довожу! В ноль-двадцать перехватили радиообмен из квадрата с Камп ле Мунье*. По почерку — «Слепень». Получается, это он, сука, колону на объект выводит, а сам где-то поблизости затаился.
— Там боевое охранение есть?
— Да какое там охранение, полторы калеки, — отмахнулся Ляшко. — «Слепень» со своим мясниками их в пять секунд распотрошит.
— Это еще бабушка надвое сказала, — возразил Трофимов. — «Слепень» — не дурак, и осторожный, как лиса. Он сам не сунется, будет колону ждать. Да и в чем проблема? Туда лету-то пара часов. Жара спадет, к семнадцати по нолям будем на месте. Если связисты сопли жевать не будут, за час управимся.
Ляшко насупился и отвел взгляд.
Трофимов, почувствовав неладное, цыкнул зубом.
— Так… Еще одна вводная?
Ляжко хлопнул ртом от возмущения.
— Да ты, майор, тут совсем от жары тюкнулся?! Думаешь, нам там больше заняться нечем? Развел тут, понимаешь, «Зарницу»! Слушай приказ: все операции прекратить, группе срочно — «три топора». Так у вас это называется?
Трофимов осел в кресло.
Кодовый позывной «три семерки» — «срочный отход на базу» зубоскалы давно расшифровали как «три топора» в память о дешевом портвейне «три семерки», с которого для многих началась алкогольная биография. Расшифровка точно соответствовала тому, что происходило первые дни на базе. Только того самого, тухло-сладкого портвешка не было. Глушили себя, чем бог пошлет.