Помимо вони, грязи и смерти, неизменным атрибутом моего родного города был шум. То ли это шумели проезжающие фуры, везущие в своих огромных прицепах неведомо что, может тушёнку, а может разделанные туши, висящие на крюках. Везут на наш мясокомбинат, где эти туши пустят на колбасу, которой будут поминать пропавших без вести людей. Возможно, даже, кто то из них оказался подвешенным на крюке. Могли гудеть цехи заводов, можно было услышать, как кто то бьёт молотком или сверлит стену, как где то гремят мусорные баки, а где то кто то кричит. Можно было услышать все что угодно, за исключением тишины. Даже ночью, когда рабочий класс спал, за окном слышались пьяная ругань и звон разбитых бутылок.
Я еще не проснулся. Я не осознавал себя в реальности и не помнил, где я. Но уже не спал. Я слышал шум, такой знакомый мне шум работающего механизма. Я различал, как двигаются поршни и горит бензин. Мне показалось, что я снова дома, и стоит мне выглянуть в окно, как я увижу там знакомые дома и ржавые осколки детской площадки, на которой когда то играл. Я почувствовал себя дома. Стоит мне только выйти из подъезда, как мир снова станет прежним - мрачным, но не лицемерным, жестоким, но не абсурдным. Чувство было настолько реальным, что я резко открыл глаза. Я стремительно сел и стал смотреть по сторонам. Смутно знакомая комната, девушка, прикованная к батарее и смотрящая в одну точку, а за окном черное небо с белыми звездами и желтыми окнами домов. Было так тихо, что я слышал свое дыхание. Я слышал, как капает вода. А еще я слышал шум из своего сна. Я слышал, как нечто огромное набирает обороты, как все быстрее начинают двигаться ржавые поршни и крутиться шестеренки. И я понял, что это не в моей памяти шумят заводы, это внутри меня пробудилась машина и требует нового топлива. Она развивала невиданную мощность и бензин, который она гнала по моим венам, разъедал мне мозг. Он как будто встраивался в мои клетки, становился частью меня. Лишь много позже я осознал, что эта машина разумна и имеет надо мной власть, но между нами нельзя провести грань, и уже сейчас мы стали почти тождественны друг другу.
В углу, на полу, закутавшись в одеяло сидела девушка. Она отрешенно смотрела в окно. Она не повернула голову в мою сторону. Возможно, она ничего не слышала. Оглушающий звук, как железо бьет об железо, как горит бензин и шипит выпускаемый пар, все это было внутри меня, и она ничего не знала об этом.
Я присел возле нее и коснулся ее руки. Она вздрогнула. Она смотрела на меня еще более испуганно, чем вчера. Может, изменился не мир, а я сам? Может это я стал монстром, а мир остался прежним? Может, это я забираю всю боль и смерть себе, а мир вокруг становится светлее?
- Развернись, - сказал я ей, и повернул ее спиной к себе.
Я приблизился к ней лицом и вдыхал ее запах, удивительный букет. Говорят, знатоки вин могут определить, где и когда вырос виноград. А что мог сказать я? Ничего. Я не знаток, не гурман, не ценитель. Я варвар, я чудовище. Я впился зубами в ее плечо. Она закричала от боли и пыталась вырваться. Но она была слишком слабой. Мне казалось, что мои зубы стали острее, а на моей челюсти вместо мышц и связок работали пневматические цилиндры, которые рвали плоть, как мясорубка. Кровь хлынула и заливала собой все. Я пил эту кровь, но ее было слишком много. Я отрывал куски мяса и проглатывал их, а девушка в моих руках слабела, слабел ее голос, и крик становился все менее душераздирающим. Ее ногти все слабее впивались в мою руку. Настал момент, когда она разжала свои пальцы, издала последний хрип, уронила голову мне на плечо и умерла. А я продолжал пожирать ее. Когда же мир вокруг прояснился, и мое наваждение исчезло, я отпустил ее тело, и оно упало на пол. Я встал, сделал пару шагов, я хотел пойти куда-то, может сделать кофе или выкурить сигарету, но не смог. Резкая боль в животе согнула меня пополам и заставила упасть обратно на пол. Боль была настолько сильной, что мне казалось, что кто-то всадил нож мне в живот и сейчас крошит мои внутренности. От боли я не мог дышать и двигаться. У меня на глазах появились слезы. Я держался руками за живот и готов был этим руками вырвать из себя свои внутренности, лишь бы эта боль прекратилась. Мне удалось вдохнуть, но с таким же успех я мог проглотить кислоту. Мне казалось, что кто-то грызет меня изнутри. Какое-то неведомое маленькое чудовище с острыми зубами пережёвывает мои органы. Я должен был прекратить это любой ценой. Я вдохнул еще раз и медленно пополз на кухню. Каждое движение давалось удвоенной болью. Мне было бы легче, если бы мне в рот засыпали раскаленных углей, тогда я бы проглотил их, как обезболивающее, и они убили монстра внутри меня. Может это он, а не машина шумит постоянно? Может это не шум механизмов, а его смех я слышу всякий раз, когда собираюсь убивать? Во мне поднялась злоба. Я едва ли не зарычал, а на деле издал жалкий хрип. Я, наконец, дополз до кухни, и увидел, что нож лежит на столе. Осталось только взять, вспороть себе живот и отрезать голову этому маленькому мерзкому монстру, пока он не сожрал меня всего. Как и часто ранее, я смотрел на нож, как на решение всех своих проблем. Хотя если раньше он мог мне предложить два варианта, то сейчас только один, убить не кого-нибудь другого, но только себя самого. Превозмогая запредельную боль, которой наказывал меня монстр за мое желание его убить, я поднял руку и взял нож. Как только мои пальцы сомкнулись на его рукояти, я почти засмеялся, и у меня изо рта потекла кровь, не знаю чья. Я приставил лезвие ножа к своему животу, как его приставляют к горлу жертвы, и на коже выступило пару красных капель. На секунду я задумался, что бы такого сказать этому дьявольскому отродью перед тем, как извлеку его на свет божий. Я почти чувствовал, как он сжался от страха и прекратил жевать мои кишки.