Но сегодня ему хватит только на один килограмм макарон.
Ваня еще раз пересчитал монетки, словно от этого могло измениться их количество, после чего отошел от автомата. Недалеко отсюда был еще один, к нему мальчик еще не ходил сегодня. Ваня там чаще всего находил монеты, правда, злая тётка, что отвечала за этот автомат, едва заметит его, так сразу гонит прочь. Думает, что он играть будет в лотерею, а это запрещено. Но на что ему играть, если каждый рубль - на счету? А вот смотреть за людьми, которые играют — это интереснее. Люди же разные бывают. Одни к мальчишке относятся по-доброму, даже из выигранных денег десятку-другую могут дать. Другим же наблюдатель мешает, в особенности когда кучу денег вложил в лотерею и не выиграл ничего. Их Ваня понимает и не обижается, когда его прогоняют. Ну если только чуть-чуть. Ведь не терпится заглянуть под автомат, что-то там найти и побежать в магазин, в особенности, когда дома ничего нет поесть.
Однажды Ваня с голоду съел целый чеснок. Без хлеба есть его было тяжело, но так хоть голод ненадолго утолишь. Он, наверное, опустошил бы все запасы чеснока, если бы они были. Но он съел последний, и больше дома ничего не было.
Дойти до второго автомата у Вани не получилось. Стоило ему только завернуть за угол магазина, как он заметил у автомата курящую женщину в розовом теплом жилете. Это была та самая вредная тётка, которая вечно прогоняла мальчишек от автомата. А Ваню она уже давно знала в лицо, потому никакого смысла идти туда не было. А зачем идти, если в этом смысла нет? Мальчик рассуждал также, и свернул на пешеходный переход. На той, другой стороне дороги был его родной двор и его дом. А дома его наверняка ждала мама. Кто знает, может ей уже денег дали и ждет она его с любимым лакомством — горячими пончиками. Или с чем-то другим, но таким же вкусным. Мальчик согласился бы даже на нелюбимый зефир, лишь бы в самом деле пришли деньги.
========== Искры (гет) ==========
Шаблонные вопросы, из которых вырваться можно только нестандартным, выбивающимся из прямой логичной линии ответом. У неё губы растягивались медленно, улыбка уже давно обдумана, передумана, раздумана. Искры не выжечь из сердца такой улыбкой, но это ей не нужно.
Миша осторожно покачивает головой — из стороны в сторону, словно сильно раскачавшаяся неваляшка, которая не упадет, но и в равновесие придет нескоро. Мыщцы превращаются в застывший горячий механизм, легкий импульс, и он снова начнет движение, резко, без всяких предисловий, прологов и лишних букв.
У неё губы превратились в тонкую красную нить, ярко бросающуюся в глаза на бледном лице. А круги под глазами — отдельный вид искусства, на который молиться бы, сочинять стихотворения, которые бумага непременно стерпела бы. Но он не напишет. Оды свои он посвятит другому чуду света, получается, девятому — звездному небу над головой, которое не покидает его не на миг. Даже она покидала его, но небо навсегда рядом с ним.
— С тобой всё в порядке, Миш? — она пыталась тогда пронзить взглядом своих странно-больших глаз.
Такими психологи не бывают. Или Миша просто не очень хорошо разбирается в психологах. Или психиатрах? Кто ты мне была, девочка с рассчитанной до мелочей улыбкой? В его жизни была такая девушка. Он на неё смотрел (и смотрел бы, если не четыре стены), как на божество. И её улыбка, даже обращенная не к нему, все равно высекала искры из его души.
Может от этого его душа стерта в каменную пыль? Слишком часто из неё высекали искры.
В самой глубине груди что-то рождается, яркое и жгучее, на красную нить губ смотреть больно, и Миша опустил взгляд на грязный пол. Что можно разглядеть в этой грязи? Она складывается в её имя.
— Подними голову, — проговорил он, все также глядя в пол.
Он совсем не смотрит на неё, но чувствует тем самым родившимся чувством, что она выполнила его просьбу.
— Что ты видишь? — спрашивает он с внутренним волнением, малость дыхание даже сбивается от него.
Она молчала долго, лишь сильное сердцебиение и двигающиеся в голове мысли выдавали её чувства Мише. Или он просто прекрасно понимает её? Наконец она медленно вздохнула и прошептала почти интимно:
— Миша… там потолок. Я не вижу…
Виж-ж-жу. Конечно, она не видит. Ей не дойти до звезд, до этих маленьких искорок над головой Миши, которые он каждый день считает по-разному. Вчера их было сорок шесть, сегодня — семьдесят восемь. Он наконец поднимает голову от грязи, в которой выведено её имя, четыре больших буквы, и спотыкается об её взгляд. Она смотрела на него изучающе, снова хотела прорваться сквозь звезды, сквозь потертости души куда-то дальше. И снова у неё это не получается.
— Там потолок, Даша. Да. Потолок.
Каждое слово он выводит медленно, словно кисточкой, разными интонациями, ведь так интереснее. И взгляд её явно поменялся.
— Сколько таблеток ты выпил утром?
— Как по рецепту. Две. Сегодня еще одну приму перед сном.
Тонкая нить губ, круги под глазами и над головой — звезды. Звезды… на самом деле, это искры из души Миши, которые она когда-то выбила из него. Теперь они на небе, следуют за ним везде, где только можно. А она… а что она? Она жила себе, не думала ничего.
— Ты хочешь еще что-то сказать?
Миша знает, что это еще один конец. Она мялась долго, прежде чем вырвалось у неё невольно это честное:
— Да. Сеанс… кхм… закончен.
У неё никогда не будет уверенности во взгляде. За неё уверенность излучает Миша.
— Нет, — вдруг замечает он, — Ничего не заканчивается. А знаешь, почему?
Шаблоны необходимо рвать, чтобы они не запутали твою жизнь в толстые нити, из которых потом не выпутаешься. Столько было сеансов с Дашей (психолог она? психиатр? не так важно), которые так и заканчивались всегда.
С лица её исчезла улыбка, теперь просто красная нить губ сомкнулась от напряжения. Но она разорвалась. Она спросила:
— Почему?
— Для тебя ничего не заканчивает-ся. Для меня — может быть.
Миша наконец улыбает-ся ярко и широко. А Даша нахмури-лась еще больше, на кресле психиатра сжа-ла с силой локотник своего кресла.
— Для тебя всё закончи-лось. А знаешь, почему?
Ни в этот раз, ни в прошлые разы она не ответи-ла на этот вопрос. А вот Миша и спрашивает, и отвечает уже в который раз. Только про себя, потому что Даша никогда не услышит ответа.
Потому что Даша давно исчезла из его жизни, осталась в прошлом. А Миша пытается жить в настоящем, пусть и со стертой из-за высекания искр душой. И жи-вёт, пусть и в четырёх стенах, пусть и две таблетки утром да одна вечером. Ведь над головой до сих пор ви-сят искры, как звездочки на ночном небе.
И кусочек прошлого, следы от высекания искр, до сих пор оста-лись с ним.
========== Провод (гет) ==========
Медленно она шла ко дну из-за него, и лишь его рука не давала окончательно ей утонуть. Она была красива, в её чистых голубых глазах, до того, как там поселилась пустота, что-то горело. Сейчас все современные девушки красивы, как она – яркий макияж, распущенные ухоженные волосы и накрашенные ярко губы. Но всякий, кто вместе с ней выпивал, как-то незаметно забывал о красоте этой напускной и искал что-то глубже. Плевали все и на короткую юбку, и на надменные голубые глаза, и на элегантные сапоги, и искали душу.
Она искала истину в вине. И в шампанском, и в пиве, и в алкогольных коктейлях. А еще для того, чтобы расслабиться, курила. Много курила. Привкус ментола и никотина заполнял на время пустоту.
Когда она окончательно напивалась, теряла над собой контроль, она набирала хорошо знакомый номер, долго слушала гудки и наконец, когда они замолкали, медленно протягивала его имя.
На том конце провода он щурился, заслышав уже не странные нотки в её голосе, а еще и медленно растягивал губы в усмешке. Она всегда к нему возвращалась мыслями и звонками в пьяном состоянии. Она была от него зависима.
— Я тебя ненавижу, — нарочито холодно говорила она.