— Какого цвета у меня глаза?
Он шёл впереди по улице, засунув руки в карманы потертых штанов. На её голос даже не обернулся, а просто сказал:
— Карие.
— Нет.
Она слишком часто смотрела в эти глаза, единственное окно в душу, которое он для неё держал открытым. Ей всегда казалось, что он тоже видел её глаза, ведь они слишком часто встречались взглядами. Так часто, что его глаза стали чем-то родным для неё, привязали накрепко к хмурому, низкому, взъерошенному вечно пареньку.
— Серые.
— Не угадал.
В какой-то момент она поверила, что он-другой с теми глазами хочет ей так много сказать, но просто не может подобрать слова. Он-другой ждёт момента, чтобы сказать о всех своих чувствах, которые видны в его пронзительно зеленых глазах со странными черными крапинками, но боится и пытается защититься. Отсюда и грубость, и нахмуренный лоб, и сухие поцелуи в щеку, и крепкая рука, не жалеющая её. Просто он боится рассказать о своих чувствах. Она пыталась его поддержать: смотрела ему в глаза, мысленно говорила: “Я тебя люблю. Я тебя пойму. Просто откройся”. Но он никогда не смотрел ей в глаза.
— Блин… жёлтые.
— Эх…
Однажды и в этих удивительных глазах окончательно потух свет. И они стали совершенно обычными, ничего не значащими. Он был бледнее обычного, тревожно косился на свой телефон, постоянно барабанил пальцами по столу и почти не смотрел на неё. А потом телефон зазвонил, он схватил его и сразу же пошагал куда-то прочь от неё. Она стояла и смотрела на стремительно удаляющуюся фигуру. Потом он звонил и извинялся, рассказывал о подруге, которую сбила машина и состояние которой было тяжелым. Извинялся тихо, без единой эмоции, по телефону, словно это — ритуал.
— Какие… черные, наверно. Точно, черные!
— Может, все-таки не будешь гадать?
А потом его глаза снова загорелись, эти самые крапинки снова заулыбались, обрадовались жизни. Она смотрела на них долго, и ей самой хотелось улыбаться, прижиматься ближе к неродному парню, представляя, что наконец он погладит по плечу мягко и поцелует в лоб. А он все-таки хмурил брови и мало говорил.
— Какого цвета глаза у неё?
— Орехового оттенка, — на автомате ответил он, но вдруг вздрогнул. Понял. Медленно обернулся и уж было открыл рот, чтобы что-то сказать, как она улыбнулась и пробормотала:
— Смешной ты…
Однажды она пришла на работу к нему и заметила его улыбку. Он её не видел, был увлечен беседой с какой-то девушкой. Он никогда не дарил своей девушке улыбку, лишь в первые дни их отношений, да и та была будто приклеенная к картонному человечку. И глаза его, прекрасные, зеленые, с темными красивыми крапинками, улыбались совсем не ей. И никогда ей не улыбались.
— У меня ведь точно такие же глаза, — она нервно сглотнула, глядя на него прямо, — Понимаешь? Такие же.
========== Летай высоко (гет) ==========
Зубы сводило от его кислых речей, от беспокойных его рук, от бегающих глаз, которые никак не могли остановиться на мне. Когда-то я не могла оторваться от удивительных темных точек в двух голубых омутах, а теперь я не могу поймать его взгляд.
Зубы сводило. Слов больше не было. Мыслями я слишком высоко летала для всяких бытовых мелочей, для всей грязи, которой он меня обливал. Этими путанными словами он пытался сказать, что моя любовь его голову больше не кружит, что со мной ему слишком уж скучно. А я стояла (мыслями летала), руки в карманы, глаза призажмурены мечтательно. Не думать только о разбившемся чувстве в груди. Не думать. И… поздно. Снова заныло, застонало, камнем потянуло из вышины вниз, чтобы упасть об землю да разбиться. То, что трещиной пойдет сейчас, потом не срастется — нужно было думать об этом.
Шаг. Второй. Дыхание его не грело мою кожу, а холодило неприятно. Он медленно обхватил меня руками (чужими) и прижал к себе. Я уже не слышала стук его сердца. Выслушивал ли он ритм моего? Или просто попрощаться решил так жестоко, ведь мог двигатель любви от такого завестись и потом не заглохнуть. Идиот. Дурак. Я опустила голову на его плечо, почти привычно, как делала раньше. Это просто привычка, никаких чувств.
И словно в опровержение всего этого, по щеке потекла одинокая слеза. Одна-единственная, но жгучая, обидная, слишком чувственная слеза. Сказать ему, что без него я жизнь не представляю? Нет. Много чести. И я промолчала.
Он ушёл. Чтобы на следующий день мы снова смогли встретиться.
А трещины не заросли. Появились новые. На руках множество их, на животе, даже на любимом им когда-то лице. На этот раз они были видны. На этот раз их было слишком много. На этот раз уже моя кожа была слишком холодна, а взгляд не хотел пересекаться с его глазами. Но летала я всё также высоко, выше крыш, выше его слов, да жалких мольб.
Он держал мои руки слишком бережно, никогда раньше не позволял он себе такой нежности. Но сегодня можно было. Сегодня много чего можно было. Главное, в крови не перепачкаться, вытекающей из множества трещин в моем теле. На всё это было всего-то пара минут, пока полицейский не попросит отойти от места ДТП и не мешать следствию.
Он держал мои руки, а я давно этого уже не чувствовала. Летала уж слишком высоко.
А потом я смотрела за ним с высоты. Перемазанного в моей крови, без кислых речей и бегающих глаз. Слишком уверенного, слишком серьезного. Он слишком долго сидел в своем доме, пытался унять дрожь в руках, что-то бормотал сам себе, словно уговорить пытался. А потом вдруг облокотился на спинку дивана, закрыл глаза и притих. И сквозь закрытые глаза медленно прокатилась одинокая, жгучая, тоскливая слеза. Он тихо всхлипывал, уже не серьезный, уже просто сломанный, чувствующий наверняка под ребрами боль нестерпимую, уже понимающий, где растет первая и глубокая трещина внутри. По сердцу прошлась трещина. Он не сдержался тогда, за одной слезой пошли другие, потом воздуха стало не хватать, потом слезы закончились, хотя боль не утихла.
И вернулась уверенность в себе. И снова в глазах мелькнула серьезность, так ему присущая. Он стер слезы со своих щек, встал с дивана и принялся за работу. Я летала слишком высоко, но все равно видела, как он завязывал на люстре веревку, как ставил стул рядом, как петлю пытался сделать по статьям из Интернета. Никакой записки, никаких последних звонков. Слишком уж был он уверенным в своих движениях и поступках. Даже в петлю без колебаний залез.
За окном разгорался вечер. На него он бросил лишь взгляд. Окно было открыто. И я влетела в него, спустившись со своей высоты, чтобы увидеть последнюю слезу, что блестела у него на ресницах. И наконец она медленно покатилась. Я поймала её аккуратным поцелуем в мокрую щёку, а потом быстро обхватила его своими руками, которых он не должен был почувствовать.
Я обнимала его, не видела его лица, но вдруг явственно почувствовала, что он улыбается.
Я встречу его там, высоко, когда он наконец сделает свой последний вдох. И мы будем вместе летать высоко. Ведь настоящая любовь… она окрыляет.
========== Улыбка отражения (джен) ==========
— Ты слишком много на себя берешь.
Отражение грустно улыбнулось этим словам и лишь пожало плечами. На кого еще надеяться, как не на саму себя? Она ведь не может обмануть ожидания людей, когда-то вложивших в её нежные руки тяжелый меч.
Слишком много крови впитал в себя кровожадный меч. Слишком много крови было на её когда-то нежных руках. Слишком много стеклянных глаз видела она в своей жизни, чтобы стать той самой девочкой, которая может сломаться от непосильной ноши на плечах. Она лично вонзала этот тяжелый и кровожадный меч во многих, и пыталась не думать о телах, которых она лишала жизненного тепла, о томящихся где-то душах людей, чьими жизнями она так распорядилась.