Выбрать главу

Дневной осенний воздух был влажен и густ, как сладкий кефир. Часы показывали половину пятого — опять влетит дома за опоздание к обеду. Родители, само собой, догадаются о причине, и даже, может, позвонят в школу, чтобы узнать был ли он на уроках. Им скажут, что был, проверив показания чипа-шпиона.

Хи-хи! Зато влетит Ваське Артамонову, этому зубриле, чей чип Максим так удачно взломал скачанной из сети программой — он заменил показания его чипа своими. Потом Васька пусть доказывает, что он не верблюд!

До дома осталось совсем чуть-чуть, перейти дорогу и, завернув в кусты, чтобы забрать припрятанный школьный рюкзак, подняться на лифте на второй, жилой уровень города.

* * *

То, что случилось в следующие несколько секунд, можно было бы выразить несколькими скомканными, размытыми фотографиями, брошенными в костер. Обугливающимися, съеживающимися, страшными…

Сначала черный, блестящий и гладкий псевдоасфальт, с пробегающим по его поверхности разрешающим зеленым пунктиром пешеходного перехода, и неторопливо идущие люди. Потом, одновременно со странным скрежещущим звуком — крик и фигура женщины стоящей посередине дороги. На нее несся потерявший управление и высоту небольшой грузовик. Он сначала упал с двухметровой «высоты безопасности», шваркнув днищем, потом развернулся боком…

Защитные силовые поля перехода опоздали буквально на секунду и женщину смяло как мокрую, красную салфетку. Тело высоко взлетело, хрустнув и взмахнув руками, затем влажно шлепнулось на асфальт. Воздух осветился предупреждающей вспышкой, взвыли аварийные сирены.

Максим открыл рот от ужаса. Крик прервался.

Вспотели ладони.

Онемел затылок.

Максим смотрел, не отрываясь, на отброшенное в сторону тело, перекошенное, словно сломанная кукла. И… и ничего не думал. Голова была пуста как футбольный мяч. Ничего, кроме неимоверного удивления и сумасшедшего ужаса. Руки и ноги одеревенели.

Память либо не удержала, либо не зафиксировала то, как от грузовика отделилась и опрокинулась платформа, груженная бетонными плитами, щедро раскидывая вокруг себя тяжелую смерть. Вместо этого память милостиво сохранила краткий миг удара и гулкую пустоту.

Никаких эмоций.

3.

Будто бы сквозь вату, набившуюся в уши, Максим услышал голоса, глуховатые, трудно различимые:

— … состояние очень тяжелое, крепитесь. Мы делаем все, что можем, — фальшивое, профессиональное сострадание. Врач.

Фоном голосу — плач, потом мужское, успокаивающее бурчание. Кажется это мама и папа.

«Где я?».

Максим попробовал пошевелиться, но у него ничего не вышло. Перед глазами стояла разноцветная тьма, вспыхивающая пятнышками красного и зеленого цвета. Поднять веки тоже не получилось.

Потом голоса ушли, оставив ватный, глухой покой.

* * *

Приснилась лужайка, залитая солнечным светом. Просто лужайка и хвойный лес вокруг. Ощущение радости нахлынуло, как волна, растворяя. Мальчик сел прямо в траву, потом растянулся, словно на самой мягкой перине и счастливо улыбнулся.

На нос забрался муравей, потоптался в нерешительности на кончике и деловито потопал по переносице прямо на лоб. Стало щекотно и Максим засмеялся.

Недалеко точно была речка — слышался шум воды, тянуло свежестью. Долго искать ее не пришлось. Песчаный, совершенно пустой пляжик, прозрачная вода с удивленными вторжением рыбками, солнце, посыпавшее блестками маленькие волны.

Возле самой воды обнаружилась аккуратная пирамидка из гальки. Такой плоской, похожей на маленькие тарелочки. Как будто специально созданной для того, чтобы запускать в водную гладь и считать количество плюхов.

Когда наступил вечер, а пирамидка превратилась просто в маленькую кучку, сон закончился, оставив после себя отпечаток спокойного, простого счастья, по которому потом, когда станешь взрослым, а потом и старым, так часто будешь скучать.

— Хм, неплохо. Довольно чисто сработано. У паренька есть потенциал. Как вы думаете?

— Надо будет немного поработать над ситуациями, протестировать на стресс. А так мальчик вполне готов для ролей второго плана.

* * *

В мутном свете, ослабленном грязными окнами, были видны разбросанные по полу игрушки, старые и большей частью своей сломанные. Перед Максимом лежал лист бумаги и маленький, многоцветный карандаш из мягкого, резиноподобного материала. Он провел одну линию, прямо по центру листа, поперек нее еще одну. Полюбовался на полученное изображение.

Какие-то руки, с жесткими ладонями, повернули его лицо чуть в сторону. Заскорузлый носовой платок царапнул по лицу.

— Опять измазался. Господи, ну нельзя же все время слюни пускать. Так захлебнешься однажды и не заметишь.

Вместо слов Макс слышал лишь тяжелый, как раскат грома, далекий голос. Он говорил что-то, совершенно непонятное и неинтересное. Гораздо интереснее было смотреть на листик бумаги. А что если прочертить еще одну полосу?

На подбородок скользнула струйка. Воспитательница ушла, но дети в комнате не заметили этого, впрочем, как и ее появления.

Лист перечеркивался прямыми линиями во всех направлениях, пока на нем не осталось практически ни одного не заштрихованного участка. В конце концов, Максим взял свежий, девственно белый лист из пачки и положил его перед собой. Карандаш автоматически переключил режим и стал синим.

Первая линия легла ровно посередине бумажного белого поля, словно разделяя что-то, как граница. Мальчик склонил голову к плечу и зачарованно уставился перед собой.

На губе вздулся пузырек слюны.

* * *

— Это шок. Тяжело сказать, что именно послужило таким резким толчком к возникновению состояния аутизма: вид чужой смерти, или нахождение в непосредственной близости от своей. Максим ничего не говорит с тех пор. Мы работаем над этим, подобные состояния лечатся… Нужно только время.

— Мы можем забрать его домой? — мать вцепилась в рукав мужа, как утопающий в спасательный круг. Доктор помялся немного:

— К сожалению нет. Ему будет лучше здесь, под постоянным наблюдением.

— Но мы хоть можем навещать его? — мать уже была на грани истерики и только уверенное спокойствие мужа сдерживало ее. Он обнял ее одной рукой и погладил по плечу.

— Конечно. В любое время, без ограничений. Личные контакты даже приветствуются…

4.

— Ну что? Подобрали?

— В принципе, да. Этот как раз нужная нам ситуация, посмотрим, что получится, — пальцы летали по клавиатуре, совсем немного недотягивая по изящности до отточенных движений известных пианистов.

— Камера готова? — вопрос в микрофон.

Из динамика раздался шуршащий ответ:

— Да, шеф. Ждем только клиента.

— Надо хоть посмотреть на него, на эту будущую звезду… — пыхтя, крупный мужчина поднялся из-за стола, задумчиво погасил сигарету в пепельнице. Ассистент все так же наяривал на клавиатуре, проводя последние настройки.

— Без меня не начинать.

— Конечно, Алексей Сергеевич, — ассистент кивнул. В принципе, можно было этого и не говорить. Все равно никто не посмел бы начать без режиссера, даже учитывая совершенство техники… Но напомнить кто в доме хозяин все равно не помешает.

Режиссер, чуть прихрамывая, прогулялся по длинному коридору и остановился напротив широкого, во всю стену, окна.

Раньше там была хирургическая операционная. Какого рода операции могли проводиться там, в стенах психиатрической клиники, сорок-пятьдесят лет назад, Алексей Сергеевич предпочитал не думать.

Совсем по-детски он прильнул к стеклу лицом, немного расплющивая нос, и жарко дыхнул. Остался маленький влажный островок, прямо на глазах уменьшающийся, а потом и вовсе исчезнувший, будто его и не было.

Мда.

Страшно захотелось курить, но нельзя. Договорились, что в коридорах больницы курить никто не будет. Хотя, черт с ним, камер наблюдения на этом этаже нет, а сотрудники кинокомпании, настраивающие за стеклом аппаратуру, видеть своего босса не могут — для них это было всего лишь зеркало.