Саню уже не рвало и это был хороший знак. Теперь пришло время подумать, что же делать дальше. Вадим задумчиво потер горло, на котором остались красноватый следы от воротника, и раскрыл карту. Значит, так… плоскогорье и ледник теперь, видимо, отменяется. Кто его знает, может там не одна такая зона заражения? Перед высадкой Вадим получил пакет с инструкциями, там было сказано, что давным-давно на плоскогорье прошел бой с применением ядерного оружия. Применялись и «грязные» заряды, но их было мало, да и времени уже прошло изрядно, фон должен был быть значительно меньше. Видимо, кто-то дополнительно «засеял» поле. Получается, что соваться наверх теперь не просто плохая, а самоубийственная идея.
Остается только огибать подножие плоскогорья, стараясь идти ближе к лесу, чтобы не светиться. Это займет больше времени и дорога удлинится почти втрое. А потом появится уже та речушка, скрытая панцирем льда, и до цели останется совсем близко. А еще надо сходить наверх и забрать снаряжение. Похоже, что заняться этим придется только Вадиму и Илье — Саня и Игорь находились в глубоком обмороке.
Еще только вот немного отдохнем… совсем чуточку. Глазки только прикрыть и всмотреться в темноту внутренней стороны век, сосредоточиться, как учили инструкторы в далекой учебке, и прогнать от себя усталость… прогнать усталость… прогнать…
Проснулся Вадим оттого, что кто-то укутывал его одеялом и еще от дыма костра. Была глубокая ночь, скорее даже ранее утро. Открыв глаза, Вадим увидел перед собой сильно измученного Илью, как-то разом похудевшего, с ввалившимися щеками и набрякшими мешками под глазами.
— Извини, командир. Ты спал, я не стал тебя будить. Сходил сам за снаряжением. Всё перенес сюда, — устало улыбнулся Илья и протянул кружку с чаем.
— То есть как это сам? — поперхнулся Вадим, — Ты всё это сам приволок? Это же сколько ходок-то было?
— Шесть. В последней ходке мне еще Игорь помог. Он сейчас за дровами ушел, скоро будет.
— Вот что, Илья, в следующий раз… — начал было отповедь Вадим, вне себя от злости за то, что пока он спал, всю работу сделали за него.
— Да ладно, командир. Я же охотник. С детства на лыжах уходил в тайгу на неделю. Мне не привыкать. А вот ты городской житель, зачем же себя мучить? Силы нам еще понадобятся, — пожал плечами эвенк и виновато улыбнулся, — Я же не со зла, верно? Просто рассудил, что дорога долгая предстоит, надо будет хорошенько отдохнуть.
Вадим мрачно промолчал и сердито вздохнул.
Когда Саня пришел в себя, его уже ждала громадная кружка с каким-то хитрым варевом из трав и корней, собранных из-под снега Ильей. Парня уже не колотило так, как вчера, не скрючивало, да и вид у него был бодрый.
— Как ты? — спросил Вадим и потер шею.
— Нормально, — ответил хрипло Саня и отвел глаза.
— Помнишь, что вчера было?
— Такое не забудешь.
— Чего же ты не сказал, что у тебя такая реакция на наркотики?
— А я знал, думаешь? Я же никогда не пробовал эту дрянь. Да и на всех медосмотрах никто не брал анализ крови для выяснения. Только на определенные типы лекарств. К тому же я не знал, что в эти таблетки запихивают.
Вадим помолчал, вглядываясь во вроде бы бесстрастное лицо своего бойца.
— Ты мне ничего рассказать не хочешь?
— Нет, — Саня глянул на командира и отвернулся.
— А я думаю, что хочешь. Я жду.
Саня посопел немного, подул на варево, отхлебнул его и поежился.
— Командир, не твое это дело.
— Теперь уже мое. Кто знает, что за фортель ты еще выкинуть можешь. Я должен знать. Остальных все равно сейчас нет. Илья и Игорь ушли за дровами. Кстати, ты бы тут поосторожнее орал про узкоглазых, Илья-то, как никак, тоже шириной глаз не отличается.
Саня только усмехнулся:
— Да Илья не в обиде, я уже у него спросил. Эх, ну ладно, расскажу. Только ты, командир, язык за зубами держи. После того самого шествия, где мы с Игорем так неудачно познакомились…
После шествия Саня даже не пытался скрываться или бегать, как попробовали сделать его «коллеги по цеху», что принимали участие в беспорядках. Совсем наоборот, его задержали без проблем, допросили и выпустили под подписку о невыезде. Потом был суд, где Сане влепили пару лет условно.
Видимо, сыграл свою роль тот факт, что парень не пытался прятаться и даже не избегал военкомата, хотя по возрасту как раз подходил. Вот и дали два года условно с тем расчетом, что два года в армии парень вести себя будет тихо, опасаясь загреметь за решетку.
Пехота встретила Александра Дубровицкого практически с распростертыми объятьями. Он понял это в первый же вечер, когда его вместе с остальными духами попробовали избить местные деды из горных республик. Тогда в драке Сане порвали куртку и майку и его страшные наколки стали видны всем. Вид свастик привел в бешенство старослужащих. Они коротко переглянулись, что сказали друг другу на своем гортанном, тарабарском языке и после этого драка стала перерастать в убийство. Один из них, высокий, с узким лицом, обладатель большого и горбатого носа, сказал что-то вроде «за друга, которого в Москве избили», но Саня был далеко не тот человек, которого можно безнаказанно задеть. Он дрался так отчаянно, что даже некоторые из молодых солдат перешли на его сторону и перевес сил оказался уже на стороне вновь прибывших.
В результате двое из шестерых дедов оказались в реанимации, еще трое в госпитале с тяжелыми травмами, а последний к концу драки струсил и удрал в каптерку, откуда его долго не могли достать отцы-командиры.
Саня ожидал, что уж после такого его точно этапом отправят на Колыму, но этого к его удивлению не случилось. Оказывается, те шестеро джигитов вообще были бичом всей части и управиться с ними никто не мог вообще — ни командир части, ни командир роты, не говоря уже о молодом лейтенанте, командире взвода. Так что их отправку в госпиталь все восприняли с облегчением, дело замяли, будто его и не было, а Саню сделали сержантом, заместителем командира первого взвода.
Потом была командировка в Чечню и Саня там проявил себя с лучшей стороны. Перед отправкой, когда его бойцы писали крайние письма домой, в которых рассказывали (или наоборот умалчивали) о командировке, Саня пообещал, что всех их привезет домой живыми и здоровыми. Своё обещание он выполнил…
Многое было в этой командировке. И ночные нападения, и выход из окружения, и лесные перестрелки, и ползание по горам в поисках бандитов, и битье по щекам своего командира-лейтенанта, который от страха потерял всякую способность трезво мыслить. И ночной маршбросок за сорок километров с раненым командиром на плечах, чтобы успеть выйти из-под огня своей артиллерии, который должен вот-вот начаться, и чтобы не догнали враги и чтобы доставить теряющего кровь командира к медикам…
Вместо орденов или медалей Сане после его командировки предложили службу по контракту, да не абы где, а в армейской разведке, где он и стал в последствии сначала прапорщиком, а потом и офицером.
Все это время он не появлялся дома, и даже старался не писать, чтобы не нервировать своих родителей, которые давно уже поставили на нем крест из-за нацистских замашек, и лелеяли младшего сына, пытаясь хотя бы из него вырастить достойного человека. Как выяснилось — ничего у них не получилось.
Однажды Саня получил письмо от родни. Потрепанный, будто специально мятый листок в сером конверте со следами разводов от слез. Писала мать и писала о том, что отец сейчас очень плох, находится на грани сердечного приступа и что младшего брата Сани, Олежку, убили…