Андрей Петрович и Марта подошли к главному входу, где их уже ждал невысокий полный человечек в темном костюме — дворецкий. Он проводил их в гостиную.
— Здравствуйте. Чем могу вам помочь? — седеющая женщина с усталостью в каждом движении слегка наклонила голову. Мать Александра Бровского, Мария Бровская.
— Мы… Вот, — помялся Андрей Петрович и протянул две визитки. Свою и режиссера Плышевского.
Женщина изучила картонные прямоугольники, раздумывая, выгнать гостей сразу или все-таки узнать, что им нужно. Все это ясно читалось на ее лице, и нет в том ничего удивительного, ведь журналисты держали дом в осаде с того самого момента, как ее сын перестал участвовать в съемках. В конце концов, воспитание победило, и она спросила:
— Что вам угодно?
— Мы родители Максима Литвинова, актера, — сказала Марта.
Мария Бровская охнула:
— Мне очень жаль.
— Сейчас Саше уже тридцать два года. Четыре года он не снимается. После того как мы с мужем посмотрели одну из его картин, возможно вы помните, триллер «Жизнь в агонии», мы разорвали контракт с кинокомпанией. Врачи сказали, что из-за возраста мозг Саши перестал быть таким же гибким как в детстве и переход из одного иллюзорного мира в другой для него становится все труднее и труднее.
Тот фильм побил рекорды по кассовым сборам, а Саша сразу после съемок финальной сцены, несмотря на усилия врачей, впал в кому на два месяца…
Андрей Петрович смотрел на чисто выбритого мужчину, лежащего под капельницей. Рядом суетилась медсетра, что-то проверяя на приборах. Мария Бровская, тем временем, продолжила:
— Мы были напуганы его состоянием, у мужа даже случился сердечный приступ. Наверное, поэтому мы и совершили ошибку и забрали его.
— Ошибку? — у Марты округлились глаза. — Вы сделали всё правильно! Мы бы поступили точно так же. Собираемся поступить.
— Именно ошибку. Он жил в тех мирах. По-настоящему жил! А мы отобрали у него эту возможность. Раньше, в перерывах между съемками, он хотя бы как-то реагировал на внешние раздражители. Пусть он не узнавал нас, пусть он жил сам в себе, но он хотя бы иногда с интересом разглядывал картинки, играл с пластилином или с нашей домашней кошкой. После того как мы забрали его, он замкнулся в себе окончательно. Превратился в растение. Когда так случилось, мы хотели вернуть все назад, но оказалось поздно. Он не мог вернуться. Сознание Саши потухло окончательно, теперь он существует вот так. Отец и я делаем все возможное, чтобы вернуть его, но результатов нет. Надежды мы не теряем, но и не строим иллюзий.
На глаза Марты навернулись слезы — она представила Максима лежащего вот так же. Мария Бровская понимающе посмотрела на нее, свои-то слезы она давно уже выплакала.
Прощались они скованно.
— Ну что у нас? — режиссер нервно, широким шагом, вошел в студию. — Я только что от директора кинокомпании. Если через две недели у нас не будет готов черновой вариант, нас закроют. Совсем. Так что у нас на данный момент?
Алексей Сергеевич строго взглянул на психолога, но споткнулся о его мертвенную бледность.
— Что случилось? Что-то с Максимом? Он в порядке? Жив?
У психолога подрагивали губы и режиссер повернулся за ответом к оператору. Тот выглядел ненамного лучше, но хотя бы был в состоянии что-то говорить.
— Алексей Сергеевич, вам лучше посмотреть самому. Мы сохранили запись последнего дубля, — после этого он включил мониторы и протянул начальнику обруч обратной связи.
Режиссер сел в кресло и с мрачным предчувствием натянул на виски обруч. Он уже попрощался со своей карьерой. Хотя какая разница? И так уже возраст, да и денег достаточно до самой смерти. Мальчонку вот только жалко.
… В яму его просто зашвырнули, как грязную тряпку бросают в ведро. Он влетел в темноту, чувствительно ударился ногами и упал на пол. Сил для того, чтобы встать — не было.
— Новенького подогнали, — хмыкнул кто-то в темноте, — Поднимите его.
Его подхватили под руки и поставили прямо, еле живого от побоев.
— Эк уделали-то как! — крякнул неизвестный, — Авось неделю-то протянет.
Едва ворочая языком, новичок просипел:
— Кто говорит? Звание, должность, фамилия! — несмотря на слабый голос, сказанное заставило всех присутствующих умолкнуть и как-то подобраться.
— Майор Китаев, командир 335-го штурмового батальона.
— Был приписан ко Второму полку? — уточнил новичок.
— Да… кхм… так точно.
Все остальные молчали.
— А ты… вы кто? — спросили из темноты.
Ноги подкосились снова, но ему не дали упасть. Уже теряя сознание, он сказал:
— Лейтенант Кудрявцев, пилот первого класса, штурмовая авиация, разведчик.
С тех пор его так и звали — Пилотом. Ни о чем не спрашивая, ничего не выпытывая, не пытаясь влезть в душу. Вот только смотрели как-то странно, особенно тогда, когда он впервые поднялся и, цепляясь за стены, побрел к «сраному углу». Никто не встал, чтобы помочь, а он, скрипя зубами и едва не провалившись в «парашу», сделал свои дела и повернулся.
— Майор, есть разговор.
— Говори, мне тут скрывать от других нечего.
Пилот с сомнением осмотрелся, подошел ближе и шлепнулся на дощатую шконку возле майора.
— Давно ты здесь?
— Полгода.
— И как?
— Что как, лейтенант? Жить-то везде надо, вот и живем. И тебе советую. Если шибко дергаться не будешь, то можно будет нормально устроиться. Не сахар, конечно, но хоть что-то, — старший «камеры» размял сигарету без фильтра и закурил.
— Вот, значит как. Не дергаться. Устроиться, — Пилот нахмурился. — Очень просто у тебя всё.
— А не надо ничего усложнять.
— Не надо? А потом что, майор? Еще через полгода?
— А ничего. Жить будем. Или у тебя предложения имеются?
— Сколько заключенных умирает ежемесячно? Сколько случаев ты знаешь, когда планета захватывалась нашими войсками, а потом мы находили такие вот рудники наполненные газом и тысячами трупов пленных. Ну, сколько? — Пилот задохнулся от злости и закашлялся, не обратив внимания на то, что говорит слишком громко, и что к нему уже прислушивается вся яма.
— Много знаю. Много! А ты не ори, ишь ты, какой шустрый! Самый умный, да? Что ты предлагаешь? Сбежать? Да пожалуйста, вперед. Никто тебя держать не станет. Вон из ямы выберешься, на два уровня по пустым коридорам бегом поднимешься, а там уже и шлюзовая. Весело всем будет. А тебе особенно, вылезешь, подышишь свежим воздухом пару минут, а потом мы тебе поминальную споем, всей ямой. Ты знаешь, почему мы живы до сих пор? Потому что работаем, потому что нас здесь кормят и потому что у нас здесь замкнутая система жизнеобеспечения. Иногда песчаные змеи пробираются сюда, задирают пару человек, но это мизер, мелочи по сравнению с тем, что могло бы быть. Давай, беги! Беги! А мы ставки делать будем…
Пилот некоторое время помолчал, пытаясь отдышаться, потом тихо сказал:
— А зачем бежать?
… Все прошло очень быстро, немногочисленная охрана так ничего понять и не успела. Нет, убивать их не стали, просто согнали в одну яму и заперли. Полсотни человек не смогли оказать никакого сопротивления двум тысячам военнопленных, по сигналу скрутившим их и отобравшим оружие. Начальник охраны, которого взяли в его кабинете, сначала просто не поверил происходящему, а потом долго смеялся и кричал из ямы:
— И что вы будете делать? Скафандров на всех не хватит, респираторов и оружия тоже. Куда вы пойдете? Здесь везде пески и змеи! Через два дня прибудет транспорт с провиантом и всем вам хана! Слышите? Предлагаю компромисс — вы отпускаете нас всех, отдаете оружие и мы казним только зачинщиков. После этого все станет, как было! Эй?
Его никто не слушал. Пленные были военными людьми и потому беспрекословно слушались своего нового командира, молодого человека, для большинства известного просто как Пилот.
Сначала несколько человек, до плена — офицеры службы РЭБ, занялись радиоаппаратурой, чтобы выйти на связь с находящимися на орбите войсками. Затем были вскрыты склады с продовольствием и оружейные комнаты, потом поставлены люди на слежение за системами жизнеобеспечения. В положенное время, по расписанию, связисты сообщали на пост управления лагерями военнопленных, что у них все в порядке, дабы не вызывать подозрений.