Мать Леи ненавидела Глена всеми фибрами души и готова была обвинить во всех смертных грехах, но обожала дочь, потому он стойко сносил все её оскорбления, ведь в желании сделать Лею счастливой, они были схожи.
Выслушивая очередные оскорбления, ректор твердил себе, как священник молитву своей пастве: «Мы просто обязаны сойтись во взглядах!». Он надел маску полного безразличия — лучшее из того, что он мог показать Диен Дорвиндаль и настойчиво произнёс:
— Прошу вас, всего минута. Я не трону Лею и пальцем.
В разговор вмешалась Асия, переводя неуверенный взгляд со связанной сестры распластанной на кровати, на ректора который старался выглядеть сурово и отрешенно.
— Мама, это всё странно, Лея никогда не говорила мне, что её что-то тяготит.
Видно было, она сомневалась в происходящем, как впрочем и остальные присутствующие здесь.
Но Диен рассудила иначе, и злобно прошипела в ответ:
— Она же всем нам объяснила! Она боится вот его!
Поняв, что спорить бесполезно, ректор просто-напросто согласился:
— Хорошо. Позвольте хотя бы магистру Склигинс осмотреть вашу дочь. Студиоза не в себе, и нужно определить источник её бед.
— Ты, ты этот источник! — сорвалась на крик старшая Дорвиндаль, сжимая кулаки до хруста костяшек пальцев.
Несколько минут безмолвного противостояния, и архимаг сдался, щадя материнские чувства, не забывая при этом и про свои. Сделав вид, что уходит в портал, он вышел из закрывающейся воронки, применив уже набившее оскомину заклинание невидимости.
Успокоенная своим выигрышем Диен позволила подавленной Асие вывести себя из комнаты под руку. Обернувшись, девушка мельком взглянула на травницу и кивнула.
Когда дверь все же закрылась, Гиндриена уселась на край кровати Леи и приступила к ментальному осмотру, о котором недавно просил ректор.
Глен снял полог невидимости в дальнем углу комнаты, так чтобы дверь, открываясь, скрыла его от взора входящего.
— Как она? — спросил он тихонько, стараясь не мешать Магистру. Но та поморщилась, потрогала пульс и быстро пробормотала:
— Тихо ты, разволновал бедную, — затем и вовсе недовольно покачала головой да цокнула языком, приказав: — Уйди, она тебя боится.
Ректор выпустил из рук кота и приказал тому сторожить, отправив мысленный сигнал. А перед уходом, обернулся уже стоя в воронке портала и, полыхая от отчаяния смертельной аурой, попросил:
— Доложи потом, как Лея.
Дождавшись, когда исчезнет ректор, травница наклонилась к уху связанной Дорвиндаль и поделилась:
— Знаю, что между вами все так просто не закончится, я это чувствую.
Затем Гиндриена опомнилась и пощупала уже снова целую руку девушки. Удовлетворившись результатами лечения от самой Диен Дорвиндаль, Склигинс вспомнила про предстоящие события и попыталась подбодрить Лею новостями:
— Кстати, а мы скоро опробуем чашу!..
Но попытка не удалась. Лея не отреагировала. Связанная, накрытая тканью с головой, Лея походила больше на тряпичную куклу, нежели на себя прежнюю — веселую и жизнерадостную девушку, вплетающую цветочки в волосы студиоз. Даже Еримар — магистр телепатии, который целый час просидел у её кровати, потом скорбно сообщил, что не может помочь. Ненависть и горе Леи столь сильны, что не позволят абсолютно ничего внушить.
Сжав ладони в кулаки, травница хотела было ругнуться, однако сдержалась и вместо этого воззвала ко всем богам, которых только знала, молясь о душевном здравии девушки.
Всплеснув руками, в немом недоумении с примесью грусти, Гиндриена вышла из лазарета, запечатывая помещение за собой.
Кот тем временем прогулялся по всем углам, принюхался, в итоге забрался на кровать бывшей хозяйки, залез под одеяло, и свернулся калачиком, согревая холодные ноги девушки своим теплом.
Глава 2. Ультиматум
Летающая академия. Замок Водолея
Глумливый дух внутри меня издевался методично: с чувством, с толком, с расстановкой. После того знаменательного разговора в таверне, управляя моим телом, он, вопреки всякой логике, успел убедить родителей остаться в академии. Наверняка сделал это для того, чтобы и дальше изводить меня и моего жениха, а остальных — за компанию.
То, что мама и папа устроились магистрами в Летающую академию, сделало меня просто адски несчастной. Ведь они видели, что творило мое тело, и молча сносили всё, я повторюсь, абсолютно все злобные выходки моего кукловода, коих было бесчисленное множество.