Виктория Токарева
Летающие качели
* * *
— Ты слушаешь или нет?
— Слушаю. А что я ещё делаю.
— Думаешь про своё.
— Ничего я не думаю про своё. Со мной все ясно. Если кастрюлю поставить на самый сильный огонь, суп выкипает, вот и все.
— Суп? — переспросила Татьяна.
— И любовь тоже. Нельзя создавать слишком высокую температуру кипения страстей. У поляков даже есть выражение: «нормальная милошчь». Это значит: нормальная любовь.
— Тебе не интересно то, что я рассказываю? — заботливо спросила Татьяна.
— Интересно. Рассказывай дальше.
— А на чем я остановилась?
По пруду скользили чёрные лебеди. Неподалёку от берега на воде стояли их домики. В том, что лебеди жили в центре города в парке культуры и отдыха, было что-то вымороченное, унизительное и для людей, и для птиц.
Женщина за нашей спиной звала ребёнка:
— Ала-а, Ала-а...
Последнюю букву "а" она тянула, как пела.
Подошла Алла, худенькая, востроносенькая.
— Ну что ты ко всем лезешь? — спрашивала женщина.
Алла открыто, непонимающе смотрела на женщину, не могла сообразить, в чем её вина.
— Пойдём посмотрим наших, — предложила я.
Был первый день летних каникул.
К каждому аттракциону тянулась очередь в полкилометра, и вся территория парка была пересечена этими очередями. Ленка, Юлька и Наташка пристроились на «летающие качели». Они стояли уже час, но продвинулись только наполовину. Впереди предстоял ещё час.
Дочери Татьяны Ленка и Юлька были близнецы. Возможно, они чем-то и отличались одна от другой, но эту разницу видела только Татьяна. Что касается меня, я различала девочек по голубой жилке на переносице. У Юльки жилка была, а у Ленки нет.
Юлька и Ленка были изящные, как комарики, и вызывали в людях чувство умиления и опеки.
Моя Наташка как две капли воды походила на меня и одновременно на тюфячок, набитый мукой. Она была неуклюжая, добротная, вызывающая чувство уверенности и родительского тщеславия. Полуденное солнце пекло в самую макушку. Подле очереди на траве сидели женщины и дети. На газетах была разложена еда. На лицах людей застыла какая-то обречённость и готовность ждать сколько угодно, хоть до скончания света.
— Как в эвакуации, — сказала Татьяна.
— Интересно, а чего они не уходят?
— А чего мы не уходим?
— Пойдёмте домой! — решительно распорядилась я.
Ленка и Юлька моментально поверили в мою решительность и погрузились в состояние тихой паники. Наташка тут же надела гримасу притворного испуга, залепетала и запричитала тоном нищенки:
— Ну, пожалуйста, ну, мамочка... ну дорогая...
При этом она прижала руки к груди, как оперная певица, поющая на эстраде, и прощупывала меня, буравила своими ясными трезвыми глазками чекиста.
Ленка и Юлька страдали молча. Они были воспитаны, как солдаты в армии, и ослушаться приказа им просто не приходило в голову.
— Пусть стоят, — сдалась Татьяна.
Наташка тут же вознесла руки над головой и завопила:
— Урра-а-а! — приглашая подруг ко всеобщему ликованию. Юлька деликатно проговорила «ура» и засветилась бледным, безупречно красивым личиком.
А Ленка промолчала. Ей требовалось время, чтобы выйти из одного состояния и переместиться в другое.
Я встала в очередь, и эта же самая гипнотическая покорность судьбе опутала и меня. Мне показалось, что температура моего тела понизилась, а мозги стали крутиться медленнее и по кругу, постоянно возвращаясь в одну и ту же точку. Мой организм приспособился к ожиданию.
Аттракцион рассчитан на четыре минуты. Надо ждать два часа. По самым приблизительным подсчётам, ждать надо в тридцать раз больше, чем развлекаться. И так всю жизнь: соотношение ожидания и праздника в моей жизни — один к тридцати.
Люди стираются, изнашиваются в обыденности. Они стоят в очереди, чтобы получить четыре минуты счастья. А что счастье? Отсутствие обыденного? Или когда ты её любишь, твою обыденность?
В старости любят свою обыденность, или не замечают её. Может, мы с Татьяной ещё молоды и ждём от жизни больше, чем она может нам предложить. А может, мы живём невнимательно и неправильно распределяем своё внимание, как первоклассник на уроке.
Татьяна стояла передо мной. Я видела её сиротливый затылок и заколку с пластмассовой ромашкой. Должно быть, одолжила у Юльки или у Ленки.
Татьяна обернулась, посмотрела на меня сухим выжженным взором.