— Старый Рогач пришел в себя, — услышал он низкий мужской голос.
— Давайте развяжем этого ублюдка, пусть идет сам, — послышалось в ответ. — Я устал тащить этого никчемного зверя. Жердь на дюйм впилась мне в плечо.
— Хорошо, — послышался третий голос, принадлежавший, по–видимому, вожаку. — Развяжите его. Но спутайте руки за спиной и накиньте петлю на шею. Если попытается бежать, мы его придушим. Эй, поосторожней с ним. На вид он силен, как лось.
— Ох, какой сильный! А как хорошо сложен! — воскликнул четвертый. Голос был намного выше, чем у остальных. — Мальчик просто прелесть!
— Ты что, добиваешься, чтоб я приревновал? — грозно произнес один из мужчин. — Если так, голубь мой, то это у тебя получается. Только не переборщи, не то я вырежу из тебя печенку и скормлю ее твоей мамаше.
— Не смей ничего говорить о моей матери, ты волосатый! — отпарировал высокий голос. — Ты, что–то перестаешь мне нравиться!
— Во имя Колумбии, Матери нашей Благословенной! Прекратите эту ссору влюбленных! Мне уже тошно от них! Мы в военном походе, а не на гулянке в тотемном зале. Давай, освободи его. Но смотри в оба.
— Я при всем желании не смог бы охранять его, — вновь раздался высокий голос.
— Ты хочешь пересадить его рога на мой лоб? — спросил мужчина, только что угрожавший печенке. — Только попробуй, и я так разукрашу твою морду, что ни один мужчина больше на тебя не глянет.
— Последний раз говорю, заткнись! — резко прикрикнул вожак. — Еще раз, и я перережу глотку тому, кто первый начнет препираться, поняли? Вот и прекрасно! Тогда пошли. Нам еще чертовски долго идти по вражеской территории, и, наверное, совсем скоро по нашим следам пустят гончих.
Стэгг весьма свободно разбирал то, о чем говорили похитители. Язык их был близок к языку Ди–Си, примерно, как датский к немецкому. Ему доводилось слышать такой и раньше, в Кэмдене, когда в его честь были перерезаны глотки у группы пленных пантс–эльфов на грандиозном празднестве. Многие из пленников были храбрецами: они выкрикивали непристойности в адрес Героя–Солнце, даже захлебываясь собственной кровью.
Ныне он был не против того, чтобы глотки перерезали всем мужчинам Пантс–Эльфа. Ноги и руки онемели и ныли все больше. Ему захотелось закричать от боли, но понимая, что пантс–эльфы вышибут из него дух, он сдержался. Да и не хотелось доставлять им удовольствие, выдавая, насколько ему плохо.
Налетчики связали ему руки за спиной, затянули петлю на шее и пригрозили проткнуть ножом спину при первом же подозрительном движении. Затем Питера толкнули вперед.
Поначалу ему показалось, что он не в состоянии идти. Каждый раз, споткнувшись, он чувствовал, как петля стягивает шею и перехватывает дыхание. Но через некоторое время, по мере того, как восстанавливалось кровообращение и утихала боль, он мог идти быстрее. Это ему показалось добрым знаком.
Сейчас отряд спускался с пологого холма по редколесью; человек сорок, построенных по два, и у каждого широкие мечи, короткие копья, дубины, луки и стрелы. На них не было никаких доспехов, по–видимому, чтобы не ограничивать подвижность. Воины Пантс–Эльфа не отращивали длинные волосы, как жители Ди–Си, а подрезали их очень коротко. Широкие темные усы делали их лица весьма необычными в этом мире — пантс–эльфы оказались первым народом, из виденных им, оставляющим растительность на лице.
Когда отряд вышел из леса и стал спускаться к берегу реки Гудзон, Питеру удалось лучше рассмотреть пантс–эльфов и он обнаружил, что усы вытатуированы или нарисованы.
Более того, на голой груди каждого большими буквами было выведено слово «МАТЕРЬ».
Пленников оказалось семеро: он сам, пять жриц и — сердце его слегка дрогнуло — Мэри Кэйси. Их руки также были связаны за спинами. Питер попытался нагнуться к Мэри, чтобы шепнуть что–то, но веревка вокруг шеи оттянула его назад.
Отряд остановился. Несколько воинов раздвинули кусты, стали разгребать груду веток, и вскоре показались несколько крупных каноэ, укрытых в небольшом углублении в земле. Их перенесли к самой воде.
Пленников посадили в каноэ по одному в каждое, и флотилия направилась к противоположному берегу.
После переправы каноэ столкнули вниз по течению, и отряд быстрым шагом двинулся через лес. Время от времени кто–либо из пленников, споткнувшись, падал на колени или навзничь. Пантс–эльфы пинали их и угрожали перерезать горло тут же, если они не перестанут плестись, как неуклюжие коровы.
Один раз упала и Мэри Кэйси. Кто–то пнул ее под ребра, и девушка скорчилась от боли. Стэгг взревел от ярости и громко сказал:
— Стоит только мне высвободиться, пантс–эльф, я оборву твои руки и ими же тебя придушу!
Пантс–эльф рассмеялся и ответил:
— Давай, дорогуша. Одно удовольствие побывать в объятиях такого мужика, как ты.
— Матери ради, помолчи–ка! — вскричал вожак. — Это война или гулянка?
Остаток ночи прошел спокойно. Некоторое время шли быстро, затем продвижение замедлилось. К утру было пройдено немало миль, хотя и меньше, чем если бы шли напрямик. Приходилось все время петлять среди крутых склонов.
Едва только стала светлеть восточная кромка горизонта, вожак объявил привал.
— Надо укрыться где–нибудь и поспать до обеда. Затем, если вокруг будет достаточно безлюдно, двинемся вперед. Днем можно уйти гораздо дальше, пусть даже будет больше шансов на то, что нас засекут.
Они подыскали удобную выемку под нависшим карнизом обрыва, расстелили одеяла прямо на земле и улеглись. Через несколько минут все спали, кроме четырех часовых, оставленных для присмотра за пленниками и на тот случай, чтобы объявить тревогу в случае появления Ди–Си.
Стэгг тоже был исключением.
— Эй! — обратился он к одному из часовых. — Я не в состоянии уснуть! Я голоден!
— Поешь вместе с остальными, — буркнул часовой. — То есть, если что останется.
— Тебе этого не понять. У меня ненормальная потребность в еде. Если я не буду есть каждые четыре часа и притом вдвое больше, чем обычный человек, то мое тело начнет пожирать само себя. Тому виной рога. Они так воздействуют на меня, что для выживания я должен есть, как самец лося.
— Сейчас я принесу тебе охапку сена, — тихо заржал часовой.
Кто–то другой тихо шепнул Стэггу сзади:
— Не беспокойся, красавчик мой. Я что–нибудь тебе раздобуду. Не могу себе позволить, чтобы такой чертовски красивый мужик помер с голоду. Это было бы такой утратой!
Послышался шорох завязок заплечного мешка. Часовые с любопытством посмотрели на доброхота, затем осклабились.
— Похоже, ты совсем свел с ума Абнера, — хмыкнул один из них, обращаясь к Стэггу. — Вот только это вряд ли понравится его дружку, Люку, когда он проснется.
Другой добавил:
— Хорошо еще, что голоден не Абнер. А то он мог бы тебя съесть с потрохами. Ха, ха, ха!
Шептавший, наконец, возник перед Питером. Это был невысокий юноша, тот самый, что не стесняясь, восхищался им прошедшей ночью. В руках у него были полбуханки хлеба, два больших ломтя ветчины и фляга.
— Сиди тихонько, малыш. Мама покормит большого Рогатика.
Часовые тихо засмеялись. Стэгг покраснел, но был слишком голоден, чтобы отказаться от пищи. Ему чудилось, что внутри него пылает огонь, плоть пожирает плоть.
Тонкоголосому на вид было не более двадцати лет. Красавчик с очень стройными бедрами, длинными в отличие от остальных пантс–эльфов вьющимися кудрями цвета спелой пшеницы. Женщины, пожалуй, сочли бы его миловидным, если б не нарисованные усы, портившие нежное лицо, придавая владельцу несколько шутовской вид. Зато большие карие глаза, окаймленные длинными пушистыми ресницами, очень красили юношу, зубы были настолько белы, что казались вставными, а язык был неестественно красен, по–видимому, из–за злоупотребления какой–то жвачкой.
Стэгга передернуло от омерзения. Невыносимо оказаться в должниках у подобной мрази. Но рот его, вопреки мыслям, открывался, казалось, сам собой, заглатывая пищу.
— Вот и славно, — проворковал Абнер, ласково поглаживая панты Стэгга. Затем провел длинными нежными пальцами по волосам.