Кальторп ткнул пальцем в сторону Капитолия — чем–то здание напоминало знакомый им Капитолий, но теперь у него было два купола вместо одного, и на вершине каждого была красная башенка.
— Так сделано ради того, чтобы здание было похоже на грудь Великой Седой Матери, — сказал Кальторп. Затем он указал на Монумент Вашингтона, ныне расположенный левее Капитолия и взметнувшийся почти на 90 метров. Башня из стали и бетона, раскрашенная чередующимися спиралями красных, белых и голубых полос и увенчанная круглой красной надстройкой.
— Думаю, что тебе понятно, что именно он изображает. Согласно легенде, такой был у Отца всей страны. Предполагается, что сам Вашингтон похоронен под ним. Вчера вечером мне рассказал об этом с благоговением сам Джон–Ячменное Зерно.
Стэгг вышел на балкон, опоясывавший весь второй этаж. Кальторп вытянул руку по направлению к зданию за пышным садом во дворе Белого Дома.
— Видишь огромное здание со статуей женщины над ним? Это Колумбия — Великая Седая Мать, присматривающая за своим народом и оберегающая его. Для нас — ее людей, наших потомков — живая вездесущая сила, ведущая народ к его предназначению. И ведет она безжалостно. Любой, вставший у нее на пути, будет растоптан — раньше или позже.
— Я обратил внимание на этот храм сразу же, — заметил Стэгг. — Мы шли мимо него в Белый Дом. Помнишь, как Сар–вант чуть не умер от стыда, когда увидел фрески на стенках?!
— А какое твое мнение?
Стэгг слегка покраснел.
— Я считаю себя закаленным, но эти фрески! Возмутительные, непристойные, абсолютная порнография! И украшают место, предназначенное для поклонения.
Кальторп покачал головой.
— Отнюдь нет. Мне довелось быть на двух богослужениях. Достоинство и красота — ничего более. Государственная религия — культ плодородия, и этим скульпторы иллюстрируют различные мифы. Их смысл, не предать забвению то, что когда–то человек в своей ужасной гордыне едва не уничтожил Землю. Он и его наука, вкупе с высокомерием, нарушили равновесие Природы. Но теперь оно восстанавливается, а человек должен сохранять смирение, работать рука об руку с Природой, которая является живой Богиней, чьи дочери совокупляются с Героями. Богиня и Герои, изображенные на стенах, своими позами отображают важность поклонения Природе и Плодородию.
— Так ли? Тут есть такие позы, в которых вряд ли можно кого–то оплодотворить.
Кальторп засмеялся.
— Колумбия — также и богиня эротической любви.
— Мне все время кажется, — сказал Стэгг, — ты хочешь рассказать о чем–то важном. Но все ходишь вокруг да около. Видно, чувствуешь, что мне может и не понравиться.
В комнате, откуда они вышли мелодично звякнул гонг. Стэгг, а за ним и доктор, поспешно вернулись — и навстречу им приветственно грянул оркестр. Барабаны и трубы. И музыканты — жрецы, капелла Джорджтаунского университета. Рослые, упитанные, оскопившие себя во имя служения Богине (а равно и ради пожизненных почестей и привилегий), они сверкали пестрыми женскими одеяниями: блузами с длинными рукавами и высокими воротниками, юбками до колен.
За ними шел мужчина — Джон–Ячменное Зерно. Впрочем, это имя было лишь титулом; подлинного имени и истинного положения «Джона» в обществе Стэгг не знал. Обитал «Джон» в Белом Доме на третьем этаже и имел какое–то отношение к административному управлению страной. Функции его отдаленно напоминали работу премьер–министра в древней Англии.
Во всяком случае, насколько мог судить Стэгг, Герои–Солнце в этой стране были скорее символами лояльности и традиции, царствовали, но не правили; подлинная власть сосредотачивалась в иных руках.
Высокий и совсем не старый Джон–Ячменное Зерно поражал своей худобой. Невероятен был синий набухший нос алкоголика. Длинные зеленые волосы и такого же цвета очки лишь усиливали впечатление. Волосы венчан зеленый же цилиндр, а шею обвивали волосы с кукурузного початка и юбка вокруг голых чресел усеяна была листьями кукурузы. В правой руке «Джон» держал эмблему своей должности — большую бутылку водки.
— Привет Человеку–Легенде! — воскликнул Джон, повернувшись к Стэггу. — Да здравствует Герой–Солнце! Да здравствует великий Лось из Лосей! Да здравствует Великий Муж, Отец своей страны, Дитя и Любовник Великой Седой Матери!
Он сделал большой глоток прямо из бутылки, облизнулся и протянул ее Стэггу.
— Мне это необходимо, — согласился капитан и сделал большой глоток. Через минуту, откашлявшись, отдышавшись и вытерев слезы, он вернул бутылку.
Ячменное Зерно повеселел.
— Великолепное зрелище, благородный Лось! В тебя, видно, вселилась сила самой Колумбии, столь сильно ударившей тебя белой молнией. Тем не менее, ты был божественен. Возьмем меня. Я — простой бедный смертный и, когда впервые выпил белую молнию, меня проняло. Должен признаться, что когда я заступил на эту должность совсем молодым парнем, то порою чувствовал присутствие Богини в бутылке и бывал сражен так же, как и ты. Но, человек, возможно, привыкает к божественности, да простит Она мое богохульство. Рассказывал ли я тебе легенду о том, как Колумбия впервые растворила удар молнии и закупорила ее? И как дала бутылку с молнией первому из людей, и не кому–нибудь, а самому Вашингтону? И как он опозорился и тем самым навлек гнев Богини?
Да? Ну тогда о самом главном. Я пришел к тебе раньше, чем Главная Жрица, чтобы передать, что завтра день рождения Сына Великой Матери. Ты — сын Колумбии, родишься завтра. И тогда случится то, что должно случиться.
Он еще раз отхлебнул спиртного, сделал глубокий поклон, едва не свалившись лицом вниз, и шатаясь, шагнул к выходу.
Стэгг окликнул его.
— Одну минуту. Я хочу знать, что с моей командой?
Ячменное Зерно заморгал.
— Я же сказал, что они были в Джорджтаунском университете.
— А где мои товарищи сейчас, в этот самый момент?
— С ними обращаются очень хорошо. У них есть все, что они пожелают. Кроме свободы. Ее им предоставят послезавтра.
— Почему только тогда?
— Потому что тебя освободят. Но увидеть их ты не сможешь. Ты будешь на Великом Пути.
— Что это такое?
— Узнаешь.
Ячменное Зерно повернулся к выходу, но Стэгг задержал его.
— Скажи мне, почему ту девушку держат в клетке? Ты знаешь, в клетке с надписью «Дева, пойманная при набеге на Кэйсиленд».
— И это ты узнаешь, Герой–Солнце. Между прочим, в твоем ли положении опускаться до того, чтобы задавать вопросы? Великая Седая Мать в свое время все объяснит.
После ухода Ячменного Зерна Стэгг спросил у Кальторпа:
— Тебе не кажется, что парень темнит?
Кальторп нахмурился.
— Я бы сам хотел знать. Но мои возможности исследования социальных механизмов этой культуры весьма ограничены. Вот только…
— Что? — с беспокойством спросил Стэгг.
Кальторп выглядел очень уныло.
— Завтра зимнее солнцестояние — середина зимы — когда солнце светит меньше всего и занимает самое низкое положение. По нашему календарю — 22 декабря. Насколько мне помнится, это было важной датой в доисторические времена. С этой датой связаны разного рода церемонии, такие как… Ааа!
Это было не восклицание. Это был вопль ужаса. Кальторп вспомнил.
Стэгг еще больше встревожился. Он хотел спросить, что же такое вспомнил Кальторп, но ему помешали: грянул оркестр. Музыканты и служители обернулись к дверям и пали на колени, хором крича:
— Верховная жрица, живая плоть Виргинии — дочери Колумбии! Святая дева! Красавица! Виргиния, скоро ревущий олень — яростный, дикий, жестокий самец — лишит тебя твоей священной и нежной плевы! Благословенная и обреченная Виргиния!
В комнату вошла надменная высокая девушка лет восемнадцати. Несмотря на бледное лицо и широкую переносицу, она была очень красива. Ее полные губы были красны как кровь, голубые глаза излучали свет и не мигали, подобно кошачьим, вьющиеся волосы цвета майского меда спадали на бедра. Это была Виргиния, выпускница училища в Вассаре, жрица–прорицательница, и воплощение Дочери Колумбии.