— Квартердечная коробка, десять тысяч тонн. — со знанием дела пояснил Федя, показывая глазами на грека.
На юте с мегафоном в руке появился старпом. Он критически осмотрел пеструю гирлянду галстуков и, обращаясь к Феде, потребовал:
— Убрать флаги расцвечивания! Это не тот случай…
Когда уже входили в Цемесскую бухту, из-за бетонного мола показалась «Россия». Суда шли на встречных курсах. Дизельэлектроход надвигался на «Дельфина» гигантским празднично сверкающим айсбергом. Лучи солнца, отражаясь в его иллюминаторах, слепили Севку, как прожектора.
И вдруг, над заштилевшей бухтой поплыл мощный гудок низкого бархатного тембра. Это «Россия» приветствовала испытанного ветерана. «Дельфин» вежливо отозвался ей свистящим шепотом старого астматика.
Сзади к Севке подошел Краб. Он сдвинул на затылок фуражку. Белый чехол на ней был, видимо, только что заменен и топорщился от крахмала. Капитан недавно побрился, и по-стариковски розовая кожа глянцево блестела на его щеках.
— Болит? — спросил он, покосившись на Севкину забинтованную руку.
— Нет, — коротко ответил тот.
Краб опустил Севке на плечо свою тяжелую короткопалую руку.
— Ничего, когда-нибудь из тебя выйдет неплохой масленщик.
…В полдень на третьи сутки «Дельфин» подходил к Голубицкой косе. Севка, сменившись с вахты, стоял у носового фальшборта. А рядом, примостившись у якорной лебедки, сидела Катя. На коленях у нее дремал щенок, «спаниэль — собака чистейших кровей». Неподалеку четверо парней забивали «козла». Пистолетными выстрелами звучали азартные удары пластмассовых костяшек.
Из-за рубки выглянул Федя Шустрый. Его шея была повязана желтой косынкой, под цвет волос. Подошел, покосился на радистку, помаячил несколько минут и так же молча удалился, надо полагать, в кубрик. Севка слышал, как он насвистывает что-то невнятное, а потом до него долетел озорной голос:
Я не буду делать как мой папа
И женюсь я лет под сорок пять…
Неожиданно прямо впереди Севка увидел знакомые белые острова. «Дельфин» так уверенно держал на них курс, точно собирался сходу выброситься на берег. Катя, не выпуская щенка, подошла и остановилась рядом.
Севка с затаенным волнением вглядывался вперед. Остров был уже рядом, до него оставалось не больше пяти кабельтовых. «Дельфин» приближался к нему неуклонно, он шел, тяжело отдуваясь, подминая пологую волну под свое ржавое, обросшее ракушками днище.
И вдруг — это было как чудо — белый остров стал на глазах отрываться от воды. Он парил в воздухе, как сгусток морской пены, как материализованная мечта. Летающий остров — восьмое чудо света!
— Что это? — невольно вырвалось у Севки.
— Где? — не сразу поняла Катя. — Ах, там… Это чайки. Просто чайки, — улыбнулась она.
На горизонте вставала из моря земля, низкая, как палуба всплывающей сумбарины.
— Он придет встречать тебя? — спросил Севка и сам не расслышал своего голоса.
— Кто?
— Да этот, темрюкский парень.
Девушка рассмеялась так звонко, что Севке показалось, будто по палубе рассыпались стеклянные бусы.
— Чудак! — сказала она. — Это я просто так. Не хотела, чтобы приставали ребята… — Катя втянула в себя воздух. — Ты лучше понюхай, как пахнет мокрым песком.
— Пахнет, — согласился Севка, хотя на самом деле пахло вовсе не песком, а просмоленным канатом, нагретой масляной краской и рыбой.
Белый остров, закрывавший солнце, рассыпался на тысячи осколков. Бесконечное множество крыльев трепетало над «Дельфином». По палубным надстройкам, по лицам людей забегали суетливые радужные зайчики. Севка улыбнулся.
Остров больше не существовал.
Чайки были уже далеко. Они растянулись над морем, как легкие перистые облака, и постепенно таяли в ослепительных лучах солнца.