Принятие указа о возможности заменить золотую посуду на серебряную было поистине революционным шагом, даже несколько симпатичным Сварогу, послужившему в доблестных рядах Советской Армии и посему прекрасно разбирающемуся, сколько кривотолков подобный демократизм может вызвать у ортодоксов, в то время как какое-нибудь гораздо более значимое мероприятие останется совершенно незамеченным.
Круче того: в последнее время при дворе возобладала другая тенденция. Право дрессировать своих лакеев подавать бокалы на золоте медленно, но от этого не менее верно, стало превращаться в привилегию, даруемую особо отличившимся в этикетных тонкостях. А чтоб у лакеев от усталости руки не отваливались, некий буквоед из соответствующей канцелярии порекомендовал выпускать в зал с гостями лакеев на строго ограниченное время, а потом менять на других, отдохнувших и свежих. За проявленное рвение буквоеда, кажется, наградили приличной медалью – ведь подобные тонкости занимали умы большинства ларов.
И в таком кругу должен был вращаться Сварог… Тут поневоле отправишься вниз, на грешный материк, рубить чужие головы и подставлять свою шкуру.
Сварог взял высокий бокал с оранжево-золотистым напитком, по вкусу и крепости похожим на земную рябину на коньяке.
– А мне почему-то кажется, – сказала, строя глазки, оказавшаяся рядом прелестница, – что вы, граф, должны пить только красные вина.
Кстати, глазки у нее были безмятежно голубые, губки невинно пухлые, косы соломенно-рыжие, а кожа молочно-белая. И являла она собой такой образец невинности, что хоть совместно псалмы пой. Только Сварог знал и имя этой дамочки – баронесса Пеже (они были представлены), и то, что ей от него надо было на самом деле.
– Не правда ли, граф, красные вина похожи на кровь, которой вы немало пролили там, внизу? – Тщательно топорща ресницы в расчете, что это расшевелит либидо Сварога, баронесса подступила ближе и сделала рукой невнятный жест, который можно было истолковать так: здесь слишком шумно, вот и приходится сокращать дистанцию, чтобы расслышать друг друга… А можно было иначе.
– Вообще-то, прелестная баронесса, не столько я проливал кровь там, внизу, сколько пытались пролить мою, – галантно поклонился Сварог даме.
Была она дура дурой. Но дурой весьма аппетитной. И, может быть, более близкое знакомство не следовало откладывать на потом. Если императрица сегодня не соизволит посетить прием, устраиваемый ее Яшмовым Лейтенантом, то почему бы Яшмовому Лейтенанту, хорошенько наклюкавшись местной рябиной на коньяке, не…
– Будет вам, граф, из себя праведника корчить! Вы ведь не такой. Вы ведь порочный. Обольстительно порочный. Говорят, что там, внизу, вы убили сиятельную Мораг не потому, что она собирала войско этих противных навьев…
Сварог поджал губы. Поворот беседы ему крайне не понравился. Во-первых, совершенно не хотелось вспоминать финальный бой во дворце повелительницы Харлана, а во-вторых, не хотелось обсуждать этот бой с этой дурой.
– Я, конечно, весьма посредственный танцор, – настолько галантно, насколько умел, попытался сменить тему Сварог, – но если бы мы с вами отправились в парк на полчасика, чтобы вы меня слегка подучили…
– Вы убили ее потому, что она вам изменила с каким-то черным колдуном! – азартно шепнула баронесса Пеже, приблизив лицо к Сварогу почти вплотную, как заговорщик, а ее глаза из голубых стали изумрудно-зелеными.
Ну что тут ответишь… Сварогу снова стало нестерпимо скучно и тоскливо. Не рассказывать же этой помешанной на душещипательных романах светлокудрой клуше, как все было на самом деле. Как им вдвоем с Леверлином удалось сколотить небольшой отряд опальных харланцев. Как они ворвались во дворец, но были встречены войском оживших мертвецов. Как ее высочество, герцогиня Харланская Мораг была убита посланным из-за портьеры ледяным копьем. Убита, когда Великое Зло стало заметать следы, проведав, что на выручку Сварогу мчится группа антидьявольского реагирования, и во главе роты – лорд Гаудин.