– Бесподобно, – выдохнул я.
– Да. – Голос ее также был наполнен сильными эмоциями. Я вспомнил, что нахожусь внутри новорожденной машины, несмотря на встроенные в нее обширные знания. Впервые она мчалась по пустыне со скоростью ветра. – А сейчас полетаем?
Вопрос почему-то застал меня врасплох, несмотря на то, что я мечтал о неомехе торговки с того момента, как впервые увидел его, совершающего посадку. Как он тогда медленно планировал, трепеща кончиками крыльев, и нащупывая свой путь в колеблющемся воздухе, подогреваемого горячим бетоном Площади.
У нас мир со свирепыми ветрами; наши лучшие воздушные корабли всего лишь аэростаты на тросах, пузатые, неуклюжие штуковины, используемые лишь как наблюдательные посты.
Я поднимался в воздух только один раз, несколько лет назад. Та поездка открыла мое слабое место, правда лишь для меня, хотелось бы надеяться.
Мне понадобились все силы, какие у меня были, чтобы просто стоять неподвижно и внешне спокойно, пока привязная команда ослабляла трос, и мы поднимались в воздух. Мы остановились, как мне сказали, на безопасной высоте, и я с каменным лицом выслушал пояснения капитана. Я не помню ничего из того, что он тогда говорил. Высота показалась мне чудовищной, словно мы висели так далеко над безопасной поверхностью, что никогда уже не вернемся обратно.
Меня начало трясти только тогда, когда я оказался в одиночестве, в своей колеснице.
Я не сразу смог дать ответ своей новой машине.
– Нет, – наконец произнес я. – Я не буду спешить. Пока я не ознакомлюсь досконально с этой твоей способностью.
По лицу аватары скользнула тень недовольства. Я почти уверен, что это была обида.
Я поехал обратно в свой город, заставляя медведя гарцевать, пританцовывать и кувыркаться. Один раз я случайно наткнулся на овраг и со смехом скатился по песчаной насыпи.
Когда мы вновь оказались на Площади, я сдернул с головы усики и поднялся со стула. Уходить мне не хотелось. Я немного постоял у открытого шлюза, гадая, не подстроила ли торговка очередную каверзу. Когда я выйду, не захлопнется ли шлюз, чтобы никогда больше не открываться?
– Оставь шлюз открытым, – попросил я.
– Вы уже подобрали имя для меня? – Что-то в приятном голосе выдавало нетерпение.
В детстве у меня была привязанность к пестрому лироязыку, угрюмому чешуйчатому ящеру, походившим на лысую ласку, как размером, так и характером. Его название произошло не из-за издаваемых им звуков – скудного набора мрачных хрипов, – а от изящного раздвоенного языка, тяжелого от яда, который он носил во рту. У моего лироязыка ядовитый мешок был удален, что возможно и являлось причиной его вечно плохого настроения. Во всяком случае, его нельзя было назвать ласковым, и на самом деле он много раз кусал меня.
Люди у нас редко держат домашних животных. Если же они все-таки заводят их, то давно установившийся обычай определяет, как называть этих бесполезных в других отношениях существ. Домашнее животное традиционно называют в честь какой-то добродетели, которой, к сожалению, не хватает владельцу. Я называл своего лироязыка Терпеливым.
Это было в те годы, когда мои старшие братья истребляли друг друга.
– Терпеливый! Терпеливый, немедленно иди ко мне. Я знаю, что ты где-то здесь, – восклицал я, пытаясь найти его в малознакомых местах, в непонятно чьих владениях.
Однажды он сбежал, и я больше никогда его не видел.
Я вернул свои мысли из тех мрачных лет.
– Я буду звать тебя Терпеливой.
– Как пожелаете.
Не уловив никакого оскорбительного подтекста, я уверенно шагнул из шлюза и спустился по пандусу. Шлюз остался открытым.
Нефрете ждала меня возле пандуса со сверкающими глазами и окаменевшим ртом.
– Кто это был? – Она ткнула рукой в сторону пандуса.
Я был застигнут врасплох и не сделал приветственного касания.
– На борту неомеха никого нет. – Я хотел рассказать ей про аватару, но она не позволила мне говорить.
– Не ври! Я ясно видела призрака-женщину. Хотя бы раз прими от меня совет. Прикажи этой штуке улететь и никогда не возвращаться, и этот призрак пусть улетит вместе с ней.
Она сошла с ума? Я не смог придумать, что ей ответить, поэтому прошел мимо и направился в свои личные апартаменты, куда она не могла последовать. Сначала ее предсказание смерти, теперь это. Моя подруга, кажется, переживала цикл эксцентричных страстей.
Я провел последующие недели в приятных исследованиях. Я галопировал и носился сломя голову и карабкался по кручам и ползал по пустыне, испытав неомех в сотнях формах. Каждый день Терпеливая просила о полете, и каждый раз я ей отказывал.