Лотта быстро идет к двери, осторожно отворяет ее и исчезает.
Господин дирижер проводит рукой по волосам. Ну вот, еще и детские слезы! И это тогда, когда надо писать оперу для детей! Это же черт знает что! Просто невозможно видеть, когда у такого крохотного создания стоят в глазах слезы! Они висят на длинных ресницах, как росинки на тоненьких стебельках...
Его руки трогают клавиши. Прислушиваясь, он наклоняет голову. Он проигрывает мелодию еще раз. Он повторяет ее в чуть ином ключе. Это минорный вариант веселой детской песенки из его детской оперы. Он изменяет ритм. Он работает.
До чего хороши детские слезы! Художник приходит в неистовство! Он хватает нотную бумагу и пишет. Наконец в каком-то особенном восторге он откидывается назад, потирает руки - так ему нравится удавшаяся в до-минор грустная песенка. (И нет поблизости никакого великана или кого-нибудь еще, чтобы спустить с него штаны и как следует выпороть!)
Опять проходят недели. Фрейлейн Герлях не забыла дороги в студию. Предложение девочки обменять квартиру на Рингштрассе на ту, что занимал художник, она приняла как объявление войны, чем в сущности оно и было. Настоящая женщина - а Ирена Герлях, как бы к ней ни относилась Лотта, была настоящей женщиной, - она не может долго ждать. Она знала свое оружие. Она знала, как его применить. И она представляла себе его действие. Все стрелы она направила в достаточно уязвимую мишень - сердце художника, дирижера. И все - в яблочко. И все они со своими насечками теперь крепко сидят в сердце мужчины - обожаемого врага. У него нет спасения.
- Я хочу, чтобы ты стала моей женой, - говорит он. Это звучит как строгий приказ.
Она гладит его по волосам, улыбается, насмешливо произносит:
- Тогда, мой дорогой, завтра я надену лучшее платье и буду просить у твоей дочери твоей руки.
Еще одна стрела в его сердце. На этот раз стрела отравленная.
Господин Габеле рисует Лотту. Вдруг он оставляет блокнот, карандаш:
- Что с тобой сегодня? Ба, да ты выглядишь, как полдюжины непогожих дней!
Девочка тяжело вздыхает, будто бы ей навалили на грудь воз камней.
- Ах, я больше не могу.
- Что-нибудь случилось в школе?
- Это было бы еще не так страшно. - И она мотает головой.
Господин Габеле откладывает блокнот.
- Знаешь что, моя маленькая плакучая ивушка! Мы закончим на сегодня! Иди прогуляйся. - Он встал. - Развей свои грустные мысли!
- А может быть, мне поиграть на пианино?
- Еще лучше, - говорит он. - И я послушаю через стену. Это мне тоже кое-что даст.
Она подает ему руку и уходит.
Он задумчиво смотрит вслед этой маленькой личности. Он знает, как тяжело горе для детского сердца. Он сам был когда-то ребенком, но, в противоположность большинству взрослых, не забыл этого.
Когда за стеной раздаются первые звуки музыки, он удовлетворенно кивает головой и начинает насвистывать мелодию.
Потом он одним махом сдергивает покрывало с мольберта, берет в руки палитру и кисть, смотрит на свое творение прищуренными глазами и берется за работу.
Господин Людвиг Пальфи пришел на Ротентурмштрассе.
Ступеньки кажутся ему вдвое выше, чем всегда.
Он вешает пальто и шляпу на вешалку. Луиззи играет на пианино? Ей придется прервать это занятие и выслушать его. Он поправляет на себе пиджак, как будто бы собирается на прием к директору театра. Отворяет дверь в комнату.
Девочка поднимает голову и улыбается ему.
- Папочка! Как хорошо! - Она спрыгнула со стула. - Тебе сделать кофе? - И она хочет уже бежать в кухню.
Он останавливает ее.
- Спасибо, нет! - говорит он. - Мне надо с тобой поговорить. Садись!
Она садится в глубокое кресло, в котором она, маленькая, кажется куклой, расправляет свое клетчатое платье и полная ожидания смотрит на него.
Он нервно покашливает, делает несколько шагов по комнате и наконец останавливается перед креслом.
- Итак, Луиззи, - начинает он, - речь идет о важном и серьезном деле. С тех пор, как твоей матери больше нет, нет больше тут, я один. Семь лет. Конечно, я не совсем одинок, у меня ведь есть ты. Да, ведь у меня же еще ты!..
Девочка смотрит на него широко раскрытыми глазами. «Какую чепуху я несу», - думает мужчина. Он начинает злиться.
- Короче говоря, - решительно произносит он, - я не хочу больше жить в одиночестве. Кое-что изменится. В моей, ну и в твоей жизни.
В комнате тишина.
Муха, жужжа, пытается сквозь стекло вылететь на свободу. (Всякий человек мог бы сказать ей, что это совершенно безнадежная затея и что она разобьет свою глупую голову! Мухи так глупы, а люди, они рассудительны? А?)