Женщина и маленькая девочка ничего этого не замечают. Они, как часто говорят и что очень редко случается, на седьмом небе.
Прошли часы. Луиза «исповедалась». И мать дала ей полное отпущение всех ее «грехов». Исповедь была долгая, многословная, отпущение - короткое, без слов — взгляд, поцелуй; большего было и не надо.
И вот они сидят на софе. Девочка все теснее и теснее прижимается к матери. Ах, как хорошо, что можно наконец рассказать всю правду! И за маму нужно держаться, чтобы снова вдруг не расстаться с ней!
- О вы, мои коварные женщины! - произносит мать.
Луиза с нескрываемой гордостью хихикает. (Одну тайну она все-таки оставила при себе: то, о чем со страхом писала из Вены Лотта, это, конечно, фрейлейн Герлях.)
Мать вздыхает.
Луиза озабоченно смотрит на нее.
- Да, - говорит мать, - я думаю о том, что же теперь будет? Можем ли мы теперь жить так, будто бы ничего не произошло?
Луиза решительно трясет головой.
- Лоттхен, наверное, очень тоскует по тебе. И ты тоже по ней, не правда ли, мама?
Мать кивает.
- И я - тоже, - подтверждает девочка. - По Лоттхен и по...
- И по отцу, да?
Луиза кивает. Кивает решительно и в то же время робко.
- Если бы я только знала, почему Лотта больше не пишет?
- Да, - шепчет мать. - Это меня тоже беспокоит.
Глава десятая
Лотта лежит в кровати. Она спит. Она много спит.
- Слабость, - сказал сегодня днем доктор Штробл.
Господин дирижер сидит у кроватки и задумчиво всматривается в маленькое исхудалое личико. С того дня он так и не выходит из комнаты. Дирижирует его заместитель.
Что-то вроде кровати ему достали с чердака.
Рядом звонит телефон.
Рези на цыпочках входит в комнату.
- Вызывают из Мюнхена! - шепчет она. - Вы будете говорить?
Он тихо встает, просит ее побыть у ребенка, пока он не вернется. Осторожно ступая, выходит в соседнюю комнату. Мюнхен? Кто бы это? Наверняка, антрепренер фирмы Келлер и Ко, ах, пусть они оставят его сейчас в покое!
Он берет трубку и называет себя. Его соединяют.
- Пальфи слушает.
- Говорит Кёрнер! - слышится женский голос из Мюнхена.
- Что? - краснея, спрашивает он. - Кто? Лизелотта?
- Да! - подтверждает голос издалека. - Извини, что я тебе звоню. Я очень беспокоюсь за ребенка. Надеюсь, она не больна?
- В том-то и дело, - тихо говорит он. - Она больна.
- Больна! - Голос в трубке звучит очень испуганно.
- Но я не понимаю, как так ты... - спрашивает господин Пальфи морща лоб.
- Мы так и думали, я и ... Луиза!
- Луиза? - Он нервно смеется. Потом смущенно слушает. Смущается окончательно. Качает головой. В волнении ерошит волосы.
Далекий женский голос торопливо сообщает все, что только можно сообщить в такой спешке.
- Разговариваете? - осведомляется телефонистка.
- Да, да, доннерветтер! - кричит дирижер. И можно себе представить, какая неразбериха у него в голове.
- Что с девочкой? - слышится озабоченный голос его бывшей жены.
- Нервная лихорадка, - отвечает он. - Кризис как будто бы позади, говорит врач. Но физическая и душевная слабость еще велика.
- Хороший врач?
- Ну, конечно! Государственный советник Штробл. Он знает Луизу с пеленок. - Мужчина бестолково смеется. - Извини, это же Лотта! Конечно, он ее не знает! - Дирижер тяжело вздыхает.
А там, в Мюнхене, тяжело вздыхает женщина. Двое взрослых растерянны. Их чувства и речь парализованы. Их мозг, кажется, тоже.
И в это подавленное, чреватое молчание врывается звонкий детский голос.
- Папочка! Мой дорогой папочка! - доносится издалека. - Это Луиза! Большой, большой тебе привет! Ведь нам надо приехать в Вену?.. И как можно скорей?..
Спасительные слова произнесены. Ледяная подавленность взрослых тает словно под теплым ветром.
- Большой привет тебе, Луиззи! - воодушевленно кричит отец. - Прекрасная мысль!
- Правда? - Девочка счастливо смеется.
- Когда вы сможете быть здесь? - кричит он.
Теперь снова слышен голос молодой женщины:
- Я сейчас узнаю, когда завтра идет первый поезд.
- Летите самолетом! - орет он. - Тогда вы скорее доедете! - «Ну можно ли так орать! - укоряет он себя.Ребенок же должен спать!»