- И куда же теперь?
Это ведь, разумеется, очень трудно в разгар жарчайшего лета сочинить новогоднюю историю. Нельзя же тут усесться как следует на мягкое место и писать: «Стоял пронизывающий холод, мела вьюга, и господин доктор Эйзенмайер, когда смотрел из окна, отморозил оба уха». Это все равно что забраться в августе в хорошо натопленную баню и лежа там, словно тушеная говядина, пытаться еще под угрозой теплового удара что-то писать.
Вы со мной согласны?
Женщины практичны. Моя матушка знала, что делать. Она подошла к билетной кассе, дружески кивнула служащему и спросила:
- Простите пожалуйста, где в августе лежит снег?
«На Северном полюсе», - хотел было сказать мужчина, но узнал мою маму и удержался от дерзкого ответа.
- На Цугшпитце, фрау Кестнер, - любезно ответил он.
И вот мне пришлось брать билет в Верхнюю Баварию.
А мама еще и говорит на прощание:
- И смотри, не возвращайся без новогодней истории! А если станет слишком жарко, тебе ничего не стоит посмотреть на прекрасный холодный снег Цугшпитце! Понимаешь?
И тут поезд тронулся.
- Не забывай присылать домой белье в стирку! - крикнула она мне вдогонку.
А я в ответ, чтобы она немного позлилась:
- А ты - поливать цветы!
Потом, пока было видно, мы махали друг другу платками.
И вот уже четырнадцать дней я сижу у подножия Цугшпитце, и если только не плаваю, не занимаюсь гимнастикой и меня не сажают на весла до Карлинки, то я сижу посреди огромного луга на маленькой деревянной скамейке, передо мной стоит стол, который все время качается и на котором я пишу свою новогоднюю историю.
Вокруг цветут цветы разнообразнейших оттенков. Трясунки почтительно кланяются ветру. Беззаботно порхают бабочки. А одна из них, большой Павлиний Глаз, даже иногда навещает меня. Я назвал ее Фридой, и мы хорошо относимся друг к другу. Не проходит и дня, чтобы она не прилетала и не садилась доверчиво ко мне на бумагу. «Как дела, Фрида? - спрашиваю я ее. - Как жизнь?» Она в ответ тихо подымает и опускает свои крылышки и довольная летит своей дорогой.
На опушке темного елового леса сложена большая поленница дров. На ней сидит черно-белая пятнистая кошка и смотрит на меня. Я сильно подозреваю, что она связана с нечистой силой и, если бы захотела, могла заговорить. Только она не хочет. Каждый раз, когда я закуриваю сигарету, она выгибает спину.
После обеда она удаляется, ведь ей становится тут слишком жарко. Мне - тоже, но я остаюсь. Несмотря на это. Так, согнувшись, жариться на солнце и описывать при этом, например, сражения в снежки, это - не шутка!
И вот я откидываюсь на спинку скамейки, смотрю наверх, на Цугшпитце, мощные скалистые ущелья которого сверкают холодом вечного снега, - и вот уже могу писать дальше! В иные дни, правда, от далекого края озера набегают тучи, заволакивают небосвод перед Цугшпитцем, и уже не видно снегов.
Тут уж не станешь живописать снежковые сражения и другие ярко выраженные зимние события. Но это не беда. В такие дни я просто описываю сцены, которые разыгрываются в комнатах. Нужно уметь выкручиваться!
По вечерам за мной постоянно заходит Эдуард. Эдуард - это хорошенький бурый теленок с крохотными рожками. Его слышно издалека, потому что на шее у него - колокольчик. Сперва его звон еле-еле доносится, ведь теленок пасется высоко на горном лугу. Потом звук его все ближе и ближе. И наконец, показывается сам Эдуард. Он появляется между высокими темно-зелеными елями, во рту у него несколько желтых цветочков поповника, как будто бы он специально для меня их сорвал, и бежит через луг к моей скамейке.
- Эдуард, ты что? Неужели конец рабочего дня? — спрашиваю я его.
Он удивленно смотрит на меня и кивает, а колокольчик на его шее звякает. Но некоторое время он еще ест, потому что тут великолепные лютики и анемоны. И я тоже пишу еще несколько строк. А над нами в воздухе, кругами поднимаясь все выше и выше, парит орел.
В конце концов я прячу свой зеленый карандаш и похлопываю Эдуарда по теплой мягкой шкуре. А он толкает меня своими маленькими рожками, чтобы я поднимался. И мы топаем с ним через дивный красочный луг домой.
Перед отелем мы расстаемся. Ведь Эдуард живет не в отеле, а за углом у крестьянина. Недавно я разговаривал с его хозяином, и он сказал, что Эдуард со временем наверняка станет большим быком.
Предисловие, часть вторая,