Много позже действительно состоялся серьезный разговор с братом о моем беспокойстве. За прошедшее время к тому беспокойству и еще кое-что прибавилось. И все получилось не совсем так. Но готовность не отрекаться от своего беспокойства, ее я нашла под тем желтым кустом.
А найдя, тотчас приступила к осуществлению. Пошла туда и начала разводить огонь и готовить еду. Умножая тем самым свои аргументы.
Беспокойству надо противопоставить что-нибудь съедобное. Либо оно само превратит нас в нечто несъедобное. Просто убежать от него подальше, как правило, не помогает. Если мы доберемся, если мы вообще доберемся туда, куда хотим бежать от него, оно встретит нас у дверей. Поговорки. Все сплошь поговорки. И отговорки. Одно беспокойство не похоже на другое. Мое осталось на том пути.
Это правда, Гитта?
Все, что мне нужно было для того, чтобы приготовить еду и развести огонь, я обнаружила сразу. Я нашла принцип, он успел еще раньше найти горшок с крышкой. Крупу и соль. Когда в сумерки он вернулся после завершенной работы, мы смогли соединить наше имущество. Иди сюда, садись. Еда уже на столе. У нас только одна ложка. Не беда. А как же? А так. За едой не говорят? Вздор. Я расскажу тебе одну историю. Жила-была однажды злая старая ведьма. Ее звали Беляева. Она сторожила большой дом, в котором жило много работящих людей. А среди них — красивая, бойкая девушка по имени Лена. Родители у Лены куда-то уехали. По служебным делам, в дальнюю страну. И тотчас после их отъезда возник Игорь, Игорь с лихими усиками. Во мне погибла великая актриса. Я изобразила ему всю эту историю в лицах. А он сидел такой грустный. И ел без всякой охоты. Искусство помогает жить. Декорации готовы: небо, избушка, болото. Текст я знала наизусть. Кто такая Лена? Голубая мечта маленького охотника. Публика на скамье. Все билеты проданы. Это при такой-то цене. Занавес поднят. Театр, театр… Мне доставлял радость мой родной язык, мое тело, моя молодость, его веселое удивление. Я блестяще утопила в словах свое беспокойство. Я исполняла все роли так, что не спутаешь. Приглаженные волосы, визгливый голос, завистливые глаза: старая, злая ведьма Беляева. Дребезжащая стариковская фистула, кашель — дедушка Вадим, хитрец и проныра. Подпереть пальцем кончик носа, ехидный посвист — Игорь с лихими усиками. Мой голос без всяких дополнений — красивая Лена. Почти я. Я в роли бойкой городской девушки. Я в роли умной крестьянской дочери.
Игорь вприпрыжку поднялся на шестой этаж — к Лениной двери. Вприпрыжку поднялся к дверям избушки на ровном месте. Внизу верещала Беляева. Долго верещала, задирая кверху острый подбородок. А Игорь погладил свои усики. И позвонил. Три коротких звонка. Дверь сразу распахнулась. За дверью стояла красивая Лена. Она втащила в квартиру лихого Игоря. Дверь закрылась. Публика, оставаясь за дверью, могла слышать изнутри шепот. Разумная крестьянская девушка шептала удалые слова. Игорь безмолвствовал. Публика слышала все. Ничего не понимала. Слушала очень внимательно. Сидя в партере, проникновенно слушала. Изнемогала от проникновенности. Под конец короткое нежное прощание у дверей. Прекрасная Елена прижала руку к вырезу блузки, хотя на гимнастерке таких вырезов нет. Игорь послал ей воздушный поцелуй. Споткнулся о собственные ноги. Чуть не упал вниз с лестницы. Прекрасная Елена коротко вскрикнула от ужаса. Беляева опять заверещала. Волнующая комедия. Моя публика принимала во всем живейшее участие.
Конечно, я предпочла бы играть куклами, которых надевают на руку. Микроб моей девичьей страсти к театру поразил меня в кукольном театре Образцова на улице Горького. Понуждал меня и теперь изображать только куклу, только неподвижный образ, не соскальзывая на характерность. Абсолютной кульминацией представления была та сцена, когда Игорь и Лена проводят за нос злую, старую, завистливую ведьму. Сперва доставляют ей радость своим якобы добровольным уходом из жизни. А на деле здорово ее одурачивают. Образцов и — не исключено — сам великий Станиславский, возможно, побледнели бы от зависти. Мое искусство принудило публику, моего единственного зрителя, в состоянии полного самозабвения вскочить на сцену, без подготовки взять на себя второстепенную роль и блестяще ее исполнить.
Итак, манекены, обманчиво схожие с Леной и Игорем, лежат якобы мертвые на тахте в комнате. На соломе в избушке лежит мой ватник рядом с его курткой. Рукава сплелись. Впервые ему разрешается заглянуть в помещение. Встав для этого со скамьи. Возникает запыхавшаяся Беляева, за ней следует невозмутимый милиционер. Дедушка для этой сцены не нужен. А без милиционера не обойтись. Должностное лицо. А вот и оно. В рыжеватом парике. Для должностного лица просто на редкость симпатичный. Я надела на него его немецкую фуражку, но козырьком назад. Фуражка лежала в колыбели. Там же — автоматы. И мой рюкзак. Ты — милиция. Игорь, Лена — капут. Не подмигивать. Милиционер еще не знает, как все обстоит на самом деле. По приказу старой ведьмы он барабанит в дверь. Джумбаба, джумбаба, удовлетворенно сказала старуха. В квартире старуха исполнила танец радости вокруг ушедшей из жизни, соединенной в смерти легкомысленной парочки. Игорь, Лена — капут, ха-ха-ха, капут. А Лена стояла за колыбелькой, тихо хихикая, ерошила Игорю давно не мытые волосы. Но старая, злобная, завистливая ведьма ничего не замечала, продолжала выплясывать танец радости, продолжала исполнять ликующую песню. Должностное лицо ознакомилось с положением дел. И пришло к другому выводу. Обеими руками оно встряхнуло куртки и сердито обвинило Беляеву в даче ложных показаний. Игорь, Лена — никс капут, ха-ха, никс капут, ха-ха-ха… Увидев, что старуха не желает его понимать и по-прежнему выражает бурную радость, он сорвал фуражку с головы, начал топтать ее ногами, всерьез разозлился и заорал: никс капут, никс капут. И старая ведьма упала замертво. А Лена — Люба взъерошила Игорю — Бенно густые рыжие волосы. И оба вышли из дома, и приступили к печальной свадебной трапезе. Вместо цветов он вручил актрисе, которая сама себя чествовала, единственную жестяную ложку, лежащую на столе. Он глядел, как она зачерпывает ложкой из горшка. В неподдельном восторге от продемонстрированного ею искусства. Я присвистнула: а ты испачкался. Он и в самом деле испачкался. Наверняка от волнения. В низине наяривали кузнечики, в пруду квакали лягушки. Висели в воздухе комары. В вечернем небе далекий самолет беззвучно отрезал нижнюю половинку солнца. Я показала ему эту декорацию. Он заговорил, он начал что-то рассказывать по-немецки. Так, будто я все понимаю. А я ничего не понимала. Я и себя больше не понимала. И словно поняв его слова, сказала фразу, которая и мне была так же непонятна. Где-то растет яблоня, сказала я ему. Я понимала, он мне что-то рассказывает. Запинаясь. Искусство сметает преграды.