Инга чуть-чуть не пропустила очередной поворот. Однако, настроение ее совершенно испортилось. Выходит, она ненароком выдала страшную тайну Райланы. Никто не должен знать про такой проступок, а Инга разболтала.
— Да-а-а, история, — протянул волшебник, медленно набирая утраченные сантиметры высоты.
— Нет-нет, — поспешно добавила Инга. — Теперь самолет снова у нее.
— Ага, — печально сказал волшебник. — Я начинаю понимать, ЗА ЧТО исчезли твои краски.
Инга ничего не добавила. Любое слово только раздувало вину Райланы.
— Такие вот дела, — губы волшебника сомкнулись четкой прямой. — Но ты имеешь полное право выйти из этой истории. Ты же ничего не знала про вранье! Теперь тебе прямая дорога к высшим силам справедливости. Они-то найдут способ вернуть краски. Они любят защищать безвинно пострадавших.
Ну вот опять! Сначала стеклянноглазый, а теперь и волшебник туда же. Пусть наврала Райлана, хоть это и подло. Но все же… Но все же она — подруга! И она спасала город! Даже, когда совершенно не знала Ингу и имела все шансы не ввязываться. Пусть высшие силы вернут безвинно пострадавшей Инге утерянные краски. Но Райлана! Ведь ее с треском вышибут из эскадрильи только потому, что так кому-то покажется справедливым. А Райлане не жить, если она не станет летчицей.
— Сами разберемся, — буркнула девочка. — Безо всяких там сил высшей справедливости.
— Тогда остается бой со стеклянноглазым, — невесело усмехнулся волшебник.
— Послушай! — Инге пришла прекрасная мысль, как отвертеться от неминуемого боя. — А если я стану летчицей, то по моему желанию ты сможешь вернуть краски?
— Извини, — волшебник развел руками. — Заклятья стеклянноглазого мне не подвластны. Возможно, кто-то согласится обменять твои краски на что-то свое. Только с каждым обменом цена возрастает. Я даже думать не хочу, что попросит стеклянноглазый на следующем витке спирали.
Похоже, что краски Инге придется возвращать своими силами. Ну и пускай. Она станет летчицей. Настоящей. И сразится в настоящем бою.
— Значит, ты тоже ничем не поможешь, — сказала Инга, снова развернувшись на свет. Бордюр убегал в кусты. Идти сразу стало сложнее. Каждый новый шаг занимал все больше времени. Ведь приходилось сначала на ощупь проверять, не исчез ли бордюр. Одна ошибка, и испытание завершится провалом, навсегда оставив девочку в черно-белом мире.
Высунул рогатую голову Телец. Глядел на девочку злым красным глазом ярости. Тихо обрушились дальние крыши, распоротые отточенными остриями. А на другом краю темной воронки уворачивался от небесных когтей лев-невысоклик. Гордо вышагивал Геракл, увенчанный каменной шкурой. Неслышно крался по его следам Змееносец, пробиваясь тринадцатым в вековечный ряд. Черную дыру, в которую утекало время, прикрыл Цефей, шепчущий слова заклятые, обернувшиеся мерзопакостными тайнами, да загадками неразрешимыми. Стайкой метеоров осыпались осколки цепей, сброшенных Андромедой. Встряхнула затекшими руками небесная королевна и улыбнулась счастью своему звездному, да непонятному.
Вспыхнули двумя Лунами глаза волшебника, а звезды испуганно отшатнулись и брызнули в стороны стайкой испуганных синиц.
— Один вопрос, Инга, — волшебник приблизился настолько, что Инга чувствовала его теплое дыхание. — Если пройдешь испытание, за сколько дней ты сумеешь научиться управлять самолетом?
— Учиться? — удивилась Инга. Ей казалось, что после испытания она получает самолет и сразу в бой.
— Конечно, — удивился волшебник ивовой эскадрильи. — Иначе ты даже не сможешь взлететь. Хуже всего, если знамения, предсказанные оракулом, случатся прежде, чем ты научишься летать.
— Ночь Ржавых Цепей уже завтра! — продвижение замедлилось. Ночной тест, будоражащий душу приключением, сразу стал казаться бессмысленным.
— Вот здесь и скажется моя помощь. Я могу выдать тебе знания авансом.
— Это как, — не поняла Инга.
— Закончив тест, ты в совершенстве сумеешь управлять самолетом. На уровне воздушного аса, это я тебе гарантирую. Однако, потом, когда ты вернешься к нормальной жизни, тебе придется расплачиваться за аванс.
— Снова деньгами? — Инга представила, как за каждый исчезающий рублик в голове прописывается параграф учебника по основам авиации.
— Нет. Знаниями. Ты должна будешь поступить в летное училище и выучить все то, что узнаешь после испытания. Если оно закончится для тебя благополучно.
Волшебник надсадно закашлял, и девочка обнаружила, что чуть не зазевалась. Окно горело справа. Справа тянулось и ответвление от основного пути. А перекресток остался в трех шагах позади.
Инга поспешно отступила и свернула на правильный путь, а потом посмотрела на волшебника.
— Холодно. Горло чего-то разболелось, — виновато сказал он, но в глазах так и сверкали озорные искры.
«Спасибо», — мысленно поблагодарила его Инга.
— А если я не стану учиться, — вдруг пришло в голову ей. — Зачем? Ведь знания и так будут у меня!
— Со временем забудутся, — вздохнул волшебник. — Но страшнее всего, что забудется и многое другое. Сегодняшняя ночь, к примеру. Райлана. Зумки. Путешествие под землей. Забудутся все те минуты, когда ты была летчицей. И справедливо: ведь летчица в тебе погаснет. Ты снова станешь самой обыкновенной девочкой, затем девушкой, женщиной, старушкой. Но летчицей ты уже не станешь никогда. Аванс — начало пути, запертого на странный замок. Возврат долга ключик к замку. Долги надо возвращать, даже если тебе кажется, что их давно простили.
— Я верну, — пообещала Инга.
— Все так говорят, — грустно возразил волшебник. — Но потом почему-то забывают. Ведь забыть всегда легче.
Он исчез. А Инга увидела, что бордюр, по которому она шла, упирался прямо в стену дома. Вернее, взмывал вверх и уходил в распахнутое окно, лучившееся светом. Жаль только, что Инге он казался бледно-серым. А над домом по-прежнему сияли колючие блестки, сплетенные в созвездия.
Тянули Орел и Лебедь шеи длинные к заре нарождающейся. Опустила руку царскую Инге навстречу Кассиопея, обещая жизнь легкую, беспечную, праздниками, да фейерверками заполненную. Вот они, пальцы звездные, лишь коснись легонько, и утянут они тебя в неизведанные выси без всякого самолета. Все небо, все до единой звездочки качнутся и обернутся глубиной. Далеким океаном, у берега которого скользит меж невидимых камней капризная Южная Рыба. А глаз ее, Фомальгаут, смотрящий прямо на девочку белой жемчужиной, изливает легенды древние, душу разъедающие. Сверни только в сторону, как польется мягким голосом сказка страшная и прекрасная, не рассказанная еще никому. Сверни. Оставь бордюр. Пройдись по воде. Превратись в легкий ветер. Вспыхни новым созвездием на славу себе и всей вселенной.
Инга вонзила взгляд в серую полосу под ногами. Как ни заманчив зов звезд, они не заменят Инге то, что осталось там, куда хочется вернуться. Если Инга растечется холодным сиянием, стеклянноглазый выглянет из башни Замка Черных Облаков, и холодная улыбка кривой чертой разрежет лицо из белого мрамора.
Девочка, осторожно ступая по бетонным брускам, медленно набирала высоту. Теперь она чувствовала себя не летчицей, а канатоходкой Суок из книжки про трех толстяков. Трава, пышные кусты шиповника, лужи — все они остались далеко внизу. А окно сверкало совсем рядом.
Инга не заметила, как прошла сквозь него. Просто город исчез. Девочка стояла на небольшой полянке, окруженной высоченными ивами. Их удивительно огромные листья ростом с Ингу нервно чиркали по траве, которая тоже вымахала до невероятных размеров. Свет никуда не исчез. Только обернулся солнцем, лучи которого пронзали густую листву и ласково согревали девочку, прорвавшуюся сквозь долгую холодную ночь. Или Ингу грело чувство победы? Испытание триумфально завершилось. Небо не отторгло маленькую девочку, запутавшуюся в сложных проблемах большого мира. Но самое главное — он стоял на поляне. Он был совсем не такой, как у Зумки или Райланы. Монокрыло находилось над кабиной. Сама кабина не откидывалась колпаком, а имела дверку. Носовое колесо задорно выдавалось вперед. Шарик радиоантенны ярко отсвечивал в лучах раннего солнца. Нестерпимее всего сверкал киль, только руль направления чуть уклонялся в тень. Руль высоты наклонился к земле. Фюзеляж напоминал каплю, устремленную вперед и немного скошенную кабиной. Да еще радиатор нарушал снизу плавные очертания. Он появился — Ингин самолет. Не оставалось ни малейшего сомнения, кому он принадлежит.