в облаках 171 км от Москвы. Через год В. М. Ильченко на двухместном планере, используя восходящие потоки, пролетел по прямой 133,47 км, установив новый мировой рекорд. А еще через год В. Л. Расторгуев установил мировой рекорд, пройдя по прямой 652,2 км.
Трудно перечислить все успехи, которых добились советские планеристы. Достаточно сказать, что в течение пяти лет до начала Великой Отечественной войны они удерживали 30 мировых рекордов из 59. В. А. Степанченок, И. Л. Карташев, В. М. Ильченко, П. Г.
Головин, В. Бородин, Д. А. Кошиц, И. М. Сухомлин, В. Л.
Лисицын, Н. Я. Симонов, В. Л. Расторгуев, М. К. Раценская, О.
Клепикова и многие другие мастера советского планеризма добились выдающихся достижений». Как видим, ни слова Анохин не сказал о себе. А в подобных обстоятельствах обычно авторы не особо скромничают, ссылаясь хотя бы на необходимость полноты обзора.
В 1947 - 1948 г. Анохин участвовал в испытаниях в ЛИИ экспериментальных планеров - летающих лабораторий ЛЛ Ц-1 и ЛЛ Ц-
2. В 1955 г. в МАИ был построен планер "Сокол",
предназначавшийся для международных соревнований. Его испытания в ЛИИ были поручены Анохину. Впрочем, еще не приступая к ним, Сергей Николаевич обнаружил в конструкции недопустимый производственный дефект, мимо которого прошли инженеры. Анохин вместе с другим летчиком-испытателем ЛИИ Б. В. Половниковым испытывал в 1961 г. спортивный планер "Амур" и дал добро на его
серийное производство. Примерно в это же время летчики-испытатели ЛИИ В. И. Кирсанов и В. И. Перов испытывали планер КАИ-14, и их наставником был опять-таки С. Н. Анохин...
Во время войны Маргарита Карловна вместе с сыном Сережей была во Владимировке - на Ахтубе. Туда был эвакуирован Центральный аэроклуб, и там она продолжала работу, хотя уже ждала дочь Марину. Вместе с ними там были мать Сергея Николаевича, Алевтина Павловна, а также его сестра, Ольга Николаевна. Сергей Николаевич иногда прилетал к ним с фронта, и, пожалуй, самое яркое воспоминание о том времени осталось у его сына. Сергей-младший рассказывал, как он, мальчишка, в сильную пургу, в заносы, ушел из дома на аэродром за отцом и дядей Мишей Романовым. "Зачем?" -спрашивали его позже. "Драться с фашистами - как папа", - объяснял он тем, кто с трудом отыскал его в заснеженной степи...
«Марину я рожала в войну, - рассказывала Раценская. - Мне это было совершенно некстати: я собиралась вместе с Ольгой Клепиковой, Мариной Чечневой, Валерией Хомяковой, Раисой Беляевой, Евгенией Прохоровой и другими своими подругами в полк к Марине Расковой -воевать! Я работала тогда инструктором в управлении авиационной подготовки ЦС Осоавиахима, а Сергей - командиром эскадрильи в ЦАКе. "Война! - говорил он. - Мало ли что со мной случится - пусть останется ребенок...". Сережа упросил меня. Я перешла в ЦАК, где стала работать инструктором вместе с Клепиковой, Беляевой, Прохоровой. До родов Марины не летала, преподавала метеорологию и навигацию. Это вот с Наташей я летала за две недели до родов. Бабы - народ выносливый. Я знала одну трактористку: она чуть ли не в тракторе родила. Война была! Тогда знали слово "надо!". Наталья родилась 4 мая 1945 г., а мне за полмесяца до этого надо было сдать группу курсантов - вот я и буксировала их на По-2. Не знаю, чего здесь больше было: ответственности или дурости?». Впрочем, родив Марину в декабре 1942 г., Маргарита Карловна уже в марте 1943-го обучала курсантов пилотированию на УТ-2 и парашютным прыжкам.
Именно во Владимировке у сына Анохиных Сережи наступило осложнение со здоровьем: после бомбежек нередкими стали тяжелые приступы. "Мы его всю жизнь собирали по крохам..." - говорила Маргарита Карловна о сыне, радуясь тому, что он рядом с ней, добрый, сердечный, хранящий светлое воспоминание об отце, о его друзьях, с некоторыми из которых работает и сейчас в ЛИИ.
Ведущий инженер ЛИИ по летным испытаниям, специалист по двигателям Л. М. Кац, многое рассказавший мне о жизни во
Владимировке в начале войны, хорошо знал Сергея Николаевича Анохина, его семью и многим ей был обязан. Кац закончил три курса МАИ, когда началась война. Параллельно с учебой на моторном факультете он летал в Центральном аэроклубе. С началом войны решил поступать в военную летную школу. Инструкторами у курсантов были Анохин, Хапов, Чечнева (Раценская родила ребенка и не летала тогда). Располагалась школа во Владимировке, там же работал ЦАК - и они были как бы независимы. Об Анохине Кац много слышал еще в аэроклубе МАИ, в 1939-ом, когда Сергей Николаевич был в Турции. Сергей Николаевич пришел в ЦАК уже известным летчиком. Он прогремел своими полетами и парашютными прыжками в море. О нем как о летчике европейского уровня писали многие газеты. В ЦАКе, в его отряде летали тогда известные планеристы; к примеру, рекорд дальности Ольги Клепиковой держался около 20 лет. В планерный отряд ЦАКа Кац поступил после того, как с товарищами отказался дать подписку о готовности после окончания аэроклуба МАИ (переформированного в Таганский аэроклуб) пойти в военную школу и не кончать, таким образом, МАИ. Чтобы поступить в ЦАК, приехали в Тушино, написали заявление и предстали через несколько дней перед медкомиссией. «Обратили внимание, - рассказывал Лев Максимович, -на скромного товарища в сторонке. Он был молчалив, но, узнав, что ребята хотят быть планеристами, пригласил: "Тогда записывайтесь у меня". Один из пришедших парней, по фамилии Широкорад, был особенно бойким. Он много знал о планеристах, рассказывал о них всякое и гордился тем, что знаком с самим Анохиным. Товарищ, который записывал, разговором словно не интересовался. Однако, когда ребята прошли комиссию, представился: "Начальник планерного отряда - Анохин...". Широкорад, смутившись на мгновенье, чуть покраснел, но, тем не менее, ребята выбрали его своим старостой, и он вылетел первым среди них. Летали в Тушине. Затаскивали планеры буксировщиком на высоту около 600 м, и там они отцеплялись. Случилось так, что в первом же своем самостоятельном вылете Широкорад попал в опасное положение: он никак не мог потерять высоту при заходе на посадку -планер был слишком "летучим". Тогда впервые, в первый и последний раз, Кац услышал от Анохина громкое и крутое матерное слово. Тогда оно оказалось как нельзя своевременным. Опасность состояла в том, что если не сбросить энергично высоту, планерист мог попасть в Москву-реку, раскинувшую свои берега на краю аэродрома. Анохин, ясно осознавая, чем могло все кончиться, проорал: "Скользи! Скользи -погибнешь!.." Широкорад в конце концов услышал и понял, что надо действовать более энергично. Он посадил планер, но так, что, проелозив на подфюзеляжной лыже по траве, остановился прямо у обрыва к Москве-реке».
Анохина, как подчеркивал вместе со многими и Л. М. Кац, отличала необыкновенная скромность. Откуда-то было известно, по-видимому, по фотографиям, что он привез из Турции множество отличных костюмов. На "турецких" фотографиях можно было видеть: то он в классической "тройке", то с гольфами и башмаками на толстой подошве, то еще в каком наряде. Но, работая в Осоавиахиме, он не хотел выделяться и одевал ту же скромную форму, что и все. Во Владимировке Кац попал уже в другой отряд - не к Анохину. Там, в летной школе, Анохин был командиром самолетного звена до зимы 1941 г., пока его не призвали в Воздушно-десантные войска (ВДВ). Тогда уже стало ясно, что школу из Владимировки надо будет эвакуировать - приближались немцы. Анохина послали в Узбекистан искать место, где могли бы обосноваться ЦАК и летная школа. Во время полета случилось ЧП, и он с напарником вынужденно сел где-то в пустыне на У-2 - это была целая эпопея, она была описана в центральной печати. После возвращения из Узбекистана Анохина и нескольких других планеристов забрали в ВДВ. Через некоторое время он прилетел во Владимировку на каком-то американском самолете-амфибии в чине старшего лейтенанта проведать семью.
В это время, после рождения дочери, Маргарита Карловна стала уже приобщаться к полетам. Сначала ей разрешили летать только в качестве пассажира. И случилось так, что много она летала как раз с Кацем. Он фактически закончил летную школу, остались формальности, но вдруг заболел крупозным воспалением легких. Болезнь развивалась бурно и была настолько опасной, что врач - профессор из эвакуированных, проходя мимо Каца, сказал однажды то, что ему врезалось, несмотря на небытие, в память: "Ну, здесь мы