Смотрит на нее Татта и любуется. Хороша Джинка.
А мимо птица летела, обронила перо. Схватила перо Джинка ловко, и под платье спрятала, огляделась вокруг опасливо, не видел ли кто, не отнимут ли. Спрятала и сидит, а перо под платьем щекотится, от щекотки в груди нагревается, и давай Джинка от этого хохотать. Сначала чуть слышно, а потом все громче и громче. Да так заразительно, что и Татта не удержалась. Так громко они смеялись, что земля задрожала, поднялась из земли гора выше всех домов вокруг, и тут же осела вновь – это спящий Бог от их хохота на другой бок перевернулся.
И стала от этого Джинка вновь темна. Светит на нее Татта, а та отклоняется, помнит о своей участи.
– Я знаю кто поможет тебе! – говорит Татта – Но путь до него не близок и опасен, готова ли ты?
Смотрит на нее Джинка, глаза прибавила, в глазах ее свет Татты отражается, но Джинку не слепит ее свет.
– Но как же он? – и Джинка опасливо косится на то место, где глубоко под землей веками спит ее Бог.
– А вот мы сейчас и посмотрим, – говорит Татта и хитро улыбается, – бежим?
Джинка верит Татте, но Джинка боится Бога. Джинка боится пути не близкого и опасного. И на все ее сомнения налетает ветер, хватает холодный проныра из-под Джинкиного платья перо и ну с ним покуда глаз хватает. Кинулась было Джинка за пером, а потом встала как вкопанная – страшно Джинке аж жуть, спина мурашками, сердце-барабан отбивает.
– А вышла бы с этим пером неплохая душа, как думаешь, Джинка? – всматривается в витающее перышко Татта, которое с каждой минутой становится все меньше и меньше – легкая и игривая была бы душенька, как думаешь Джинка.
Стоит Джинка смотрит на перо, губы кусает, а потом как кинется за ним во всю прыть. Ловкими прыжками догнала она ветер и в прыжке хищника выхватила разноцветное перышко тонкими, цепкими пальцами. Прижала к себе его, и тут же подметила – чуть дальше на ветке клок рыжей шерсти висит, и идти бы ей назад, знать бы Джинке свое место. Но шерсть так хороша, лоснится на солнышке шерсть, даст душе теплоту необыкновенную – знает это Джинка. А Татта знай шерстку со своего места подсвечивает.
Шаг делает Джинка, оглядывается, другой.
– Я знаю, кто поможет тебе, Джинка, будь же ты смелой, путь к нему не близкий, но на пути к нему много того из чего собираются самые ценные души.
Да, Джинка знала, что самые сокровенные собираются в самых темных лесах, ведь там полным полно хищного и свирепого, а без этого не удержать в светлых душах сокровищ, сколько не вкладывай туда.
– Разве ж я могу уйти, Татта, я ведь Джинка – спит Бог, Джинка возле него, таков порядок.
– Нет, Джинка, уйти ты не можешь – отвечала ей та – ты можешь только бежать! Бежать во весь опор, изо всех сил и не оглядываться.
Посмотрела на нее Джинка глазами древними как сама жизнь, перышко в руке зажатое ладошку щекочет, и хочется Джинке, и ноги уже сами собой переступают, земля под ногами Джинки уже жжет ей пятки.
– Или можешь вернуться на былое место и петь свою песню тому, кому ее совсем и не слышно, до захода жизни и дальше.
Ох, как Джинке стало тяжело от этих слов, как налились свинцом ноги, обрюзгло тело, сгорбилась спина.
– Нет! – вскричала Джинка – бежим, Татта, веди меня, я верю тебе!
– Нам туда – махнула рукой Татта в направлении леса – я вперед, ты за мной, и не оглядывайся, помни, оглянешься, замедлишь ход и никогда меня уже не догонишь. А как меня потеряешь, снова найдет тебя спящий Бог не этот, так следующий.
Кивнула Джинка на ее слова, взгляд ее стал так строг, черты лица заострились, волосы завязала она в тугой узел, а подол платье оборвала коротко, чтобы не путал он ее, не медлил ее шага ни в высокой траве, ни в острозубых скалах.
– Бежим!
Рванули они с места, взметнулась пыль. Бежит Татта, ловит солнца свет в свое зеркальце, зеркальце ей дорогу указывает. След в след за ней Джинка поспевает, не отстает. Легко было бежать, джинкины ноги так истосковались по быстрому бегу, что того и смотри вперед ее души забегали порой.
А позади них гремело, а позади них грохотало, земля дрожала, рушились города, весь мир рушился позади каждого их шага.