– Гремит, Джинка, слышишь!
– Гремит, Татта, слышу!
– А что гремит знаешь?
– А что гремит не знаю.
– Твой Бог это проснулся и гонится за тобой.
Прибавила тогда Татта ходу, Джинка не отстает. Бегут через лес, ветви хлещут их по рукам и ногам, паутина слепит глаза. Бегут через поле, острые кустарники впиваются им в ступни, перекати-поле вяжет им щиколотки. А сзади грохот все громче, все нарастает, догоняет Бог Джинку, чувствует она уже на спине своей его тяжелое дыхание. Вот-вот и схватит ее за плечо. Страшно Джинке, ох страшно, кровь в жилах стынет, ветер в ушах свищет и слышит она слова Татты, что впереди нее так быстра.
– Не оглядывайся, Джинка, и ничего не бойся!
Верит Джинка Татте, смотрит только в затылок ей, ноги ее быстры. А сзади уже комки земли им в спину летят из-под ног Бога, что громадными своими ножищами быстрыми шагами вспарывает тело земли. Добежали до моря, Татта сходу платье свое скинула.
– А теперь плывем, Джинка! – и прыгнула в самую глубину, в самую темень, в самую толщу, Джинка за ней. Татта в темноте светится, Джинка на ее свет поспевает.
Всколыхнулась тут вода, вышло море из берегов, всю землю затопило – это Бог прыгнул в воду, плывет следом, вот уже руками ухватил Джинку за ноги, тянет на себя. Видит Татта, плохо дело, бросилась она к Джинке, стащила с волос ленту, подвязала одним концом Джинку, другой себе оставила и поплыла быстрее быстрого. Тянет Джинку Татта, Джинка чуть жива, вот уже кромка света, вот уже берег видно, вот уже и сухая земля. Вытащила Татта Джинку на сушу и говорит.
– Очнись, Джинка, мы на месте! – открыла Джинка глаза, а они на том же самом месте откуда бежали.
– Но как же? – растерялась Джинка, неужто Татта обманула ее.
– Очнись, Джинка, проснулся твой Бог, ты свободна!
Смотрит на нее Джинка и не верит ушам своим. Ни грохота нет позади, ни погони, и город на месте и земля цела, и сама. Платье на ней тоже и подол на месте, да только тяжело платье, карманы вниз так и тянут. Сунула Джинку руку в карман и вытащила иглы морских ежей, да скрученные в мотки паучьи сети. Сунула в другой, вытащила острые как ножи волчьи клыки и сброшенную кожу смертоносной гадюки. Много было в карманах у Джинки.
– Неужто я это все на бегу собрала?
– Собрала, Джинка, из всех преисподней по горсточке, на много жизней хватит защиты, как думаешь?
– На много жизней хватит, Татта, да еще каких! – восторженно сказала Джинка, перебирая жуткие свои сокровища.
А мимо птица летела, обронила перо. Схватила Джинка перо хищно и тут же впряла в свою нить. Впряла она в нее и мерцающее крылышко бабочки, впряла пряной душицы цвет, впряла первые осенние льдинки на реке.
– А где же твой человек, Татта, который должен был помочь мне? – обернулась вдруг Джинка по сторонам.
Обернулась, а нет никого. Стоит Джинка одна посреди жизни и везде ей дорога. Постояла еще минутку она тогда, залюбовавшись солнечным светом сквозь первую весеннюю зелень и пошла своей тропой, все дальше и дальше, покуда хватит глаз. Покуда мне хватит глаз, покуда вам хватит глаз и больше никому. А теперь, спи.