Мы тут же размечтались о том, где разместить искусственные острова и фонтаны, место для отапливаемого ночлега, хоть это была только разведка, мы обсудили почти все детали. Майклу нужно было только получить концессию на эту часть усадьбы, которая в то время не приносила какого-либо существенного дохода.
Когда мы дошли до того, что обсуждать уже почти было нечего, Майкл устроил мне одну из своих экскурсий по громадному парку. Эта огромная и совершенно неиспорченная сельская местность площадью в 3000 акров была огорожена высокой каменной стеной длиной не менее 13 миль. Там было десять видов оленей, которые жили в совершенно диком состоянии в прекрасном окружении, не говоря уже о европейском и американском бизонах, кенгуру-валлаби, ламах, альпаках, гуанако, пары размножающихся подобно страусу нанду и каких-то особенных журавлей.
Устройство экскурсий на больших полноприводных автомобилях, так что публика могла видеть всё это великолепие вблизи, что очень похоже на то, как это делается в африканских заповедниках, было одним из первых предприятий Майкла в Уобурне и стало пользоваться вполне заслуженной популярностью. Я как будто бы окунулся в предыдущее столетие, столетие до начала индустриализации, когда большая часть Англии была именно такой: огромные луговые пространства, где растут благородные дубы и пасутся олени. Сам Робин Гуд со своими воинами в маскировочных листьях был бы здесь так же уместен, как и олени. Не говоря уж о любовании животными, многие из которых позволяли экскурсионным машинам подъезжать к себе всего лишь на несколько метров, просто то, что эту чудную землю никто не ковырял, вызывало особое чувство восхищения. Вот это, и тишина; теперь я хорошо понимаю тех, кто не особо интересуется животными, как они за полчаса такой экскурсии погружаются в волшебную страну, совершенно не похожую на испорченную камнем, кирпичом и рёвом механизмов землю, на которой так многим из нас суждено жить. Побывав на экскурсии в этом зелёном парке с мирными и спокойными животными, я почувствовал, что, хоть это по существу и коммерческое предприятие, оно также и очень необходимая для общества услуга.
Тем временем у меня появилась целая череда любопытных и тревожных физических недомоганий. Вскоре после возвращения из северной Африки я сидел за письменным столом, мне нужно было сделать несколько телефонных звонков. Когда мне ответил первый абонент, я с изумлением обнаружил, что без каких-либопредварительных симптомов я вдруг потерял голос, не мог даже шептать. На следующий день я был уже совсем болен, болела голова, меня тошнило, и были нелады с пищеварением. Я стал принимать антибиотики, но, когда после пяти дней ледермицин не дал никакого эффекта, я послал за доктором. Пока он осматривал меня, я заметил, что он особо внимательно прослушивал моё левое лёгкое, а по окончании осмотра сказал:
- Не сомневаюсь, смена антибиотика вскоре прояснит общее состояние, но в основании левого лёгкого у вас хрипы, и мне кажется, что у вас начальная стадия пневмонии. Мне бы хотелось, чтобы вы как можно скорее сделали себе рентген.
Я ответил:
- Думаю, что я классический пример для рака лёгких, у меня подходящий возраст, и выкуриваю я восемьдесят сигарет в день.
Он сказал:
- Я хотел бы связаться с грудной клиникой по телефону прямо сейчас.
Он так и сделал, но договориться удалось только на пятницу, и только в следующий вторник ему сообщат результат. Я спросил его, что может выясниться худшего в результате рентгена, и он ответил:
- Ну, то, что вы сейчас сами назвали.
Когда я стал настаивать, как велика вероятность, что это так, он не стал говорить ничего определённого, а когда я спросил, скажет ли он мне всю правду, когда получит результаты рентгена, он ответил:
- Да, вы из тех пациентов, с которыми такой путь будет наиболее правильным.
От среды до пятницы время тянулось очень медленно, и за эти два дня я совсем утвердился в мысли, что результат будет положительным. Как я говорил врачу, я представляю собой просто классический случай, а теперь, думая об этом, я понял, что у меня много таких симптомов прямо по учебнику. Миллионы людей до меня бывали в таком неопределённом состоянии и гораздо дольше меня, но я никогда не встречал его субъективного описания, так что, пожалуй, стоит отметить свою собственную реакцию. Во-первых, мне казалось невозможным встречаться или разговаривать с кем-либо, кто не болел раком. Это был как бы частный, замкнутый мир, который сбивает с толку и пугает тех, кто не принадлежит к нему. Нескольким окружающим, к которым это могло иметь отношение, я просто сообщил факты, но обсуждать их с ними я был не в состоянии. Из-за чувства отстранённости от всего мира я отложил все встречи до следующей среды, когда мне уже будут известны подробности диагноза и прогнозы. Совершенно неожиданно наступила полная отстранённость, которая вполне могла оказаться временной. Меня уже меньше беспокоило, что у меня рак (а я уже убедил себя в этом вне всякого сомнения), аволновала перемена планов и программ, которую придется проделать. Как будет управляться Камусфеарна до переезда выдр вУобурн, кто их будет туда перевозить, общее состояние моих дел? Страх и отчаяние, вероятно, придут позже, но в течениеэтих двух суток у меня не было ни того, ни другого.
В пятницу в половине второго пополудни я явился в грудную клинику, после того, как мне сделали рентген, и я уж собрался уходить, рентгенолог сказал:
- Вообще-то вам нужно было бы ждать результатов до следующей недели, и тогда вы их получите у своего врача. Но тогда вы будете в неведении ещё четыре дня, так что если подождёте, то мы сможем вам сказать кое-что уже сегодня. Конечно, если хотите.
Я ответил, что, естественно, подожду, и весьма за это благодарен, что было ещё мягко сказано. Я сидел в приёмной и читал старые номера журнала "Панч". В большинстве у них были политические шутки, смысл которых я не совсем понимал, так как за время полугодового пребывания в Северной Африке не следил за событиями внутри страны. Там была табличка: "Не курить", а мне вдруг очень захотелось. Я стал убеждать себя в том, что если у меня рак лёгких, то одна сигарета погоды не сделает, а если его нет, то тем более. Но пройти к двери на улицу могло значить, что я упущу известие, когда оно появится, так что я остался сидеть. Размышляя над своим положением, я пришёл к выводу, что только в случае отрицательного результата мне здесь что-нибудь скажут; если же результат положительный, думалось мне, они как-нибудь устроят так, чтобы мне сообщил об этом мой врач. В таком случае, отсутствие известия будет плохой новостью. Через полчаса ничего не произошло. В комнате было ещё трое пациентов. Глядя на них, я попробовал определить по их состоянию, так же ли они ждут исключительно важных для себя вестей, но по лицам ничего не смог выяснить. Хотелось надеяться, что у меня такая же бесстрастная физиономия.