Я добился, по крайней мере, части того, о чем мечтал в тот бурный осенний вечер год назад. Восстановил хоть в некоторой степени свободу и довольство жизнью этого существа, которое когда-то было моим другом в Камусфеарне, и ни он, ни ябольше не чувствовали себя пленниками. С того дня, как я сводил его к водопаду и к островным пляжам из белого песка, наблюдая, как он плавает в прозрачной, как стекло, воде во время отлива, я вновь стал воспринимать цвета и краски пейзажавокруг Камусфеарны.
Через неделю после полного восстановления отношений с Теко я стал понимать, что не смогу полностью восстановить своё отношение к Камусфеарне, если не воссоздам подобных же связей с Эдаль. Я не знал, возможно ли это, но готов был пойти на многое, чтобы выяснить. Пять с половиной лет её не касалась рука человека, пять с половиной лет она не выходила за пределы своего тесного вольера. Никто не понимал, чем вызваны взрывы гнева и ярости, которые периодически нарушали длительные периоды хорошего настроения и миролюбия. Но всё же это было так, она нанесла людям серьёзные травмы, и, наконец, в начале 1962 года перепугала даже Джимми Уатта, загнав его на потолочные балки в его собственной комнате и долгопродержала его там, в ярости визжа, если он пробовал там пошевелиться. С тех пор суматоха в Камусфеарне со всеми перипетиями в жизни её многочисленных обитателей не давала мне возможности попробовать восстановить с ней отношения.
Надо честно признаться, что когда Джимми стал её бояться, это произошло и со мной, так как я знал, что во всех остальных случаях жизни Джимми не боялся почти ничего. Но я также знал, что лично мне она не давала никакого повода бояться её, и я чётко сознавал, что не смогу уважать себя и не увижу больше Камусфеарну единой, если не попробую сделать с ней то, что мне удалось с Теко. Обе они из-за того, что их родителей убили, когда они ещё были малютками, выработали в себе неестественную зависимость от человека и его общества и были лишены его оттого, что, став взрослыми, они стали вести себя как дикие звери, а не как домашние собачки пекинезы. Если их поведение озадачивало нас, то наше, должно быть, совсем сбивало их с толку, оба они получили пожизненный срок за действия, которые из-за истерии при их проявлении, они, возможно, и не помнили.
Обдумав всё это, я решил, что если буду изо дня в день откладывать решительные действия по восстановлению её прежнего положения, то весь мой проект будет постоянно рассыпаться, деловая атмосфера незакончена и заброшена, всё это так портило картину Камусфеарны за последние пять лет. Так вот, 10 сентября я решил вывести её на прогулку на следующий день.
Решение, пожалуй, было импульсивным, но, думаю, что подготовка к этому и меры предосторожности, свидетельствуют о достаточной степени предусмотрительности.
Было бы безответственно, с учётом её предыстории, рисковать тем, что она может встретиться с незнакомыми людьми на побережье, так что мы договорились о том, что Эндрю будет сидеть на холме таким образом, чтобы видеть оба подхода к заливу Камусфеарны и предупреждать нежданных посетителей о том, что на берегу находится на свободе потенциально опасный зверь. Он будет следить за моим передвижением в бинокль, и если я получу серьёзную травму, он вернётся домой и позвонит доктору, который был в деревне за пять миль отсюда. Для своей собственной безопасности я разложил перевязочный материал, включаяхирургическую иглу и нить на столике ванной. Поразмыслив, я добавил туда гиподермический шприц и кокаиновый раствор.
В качестве чрезвычайной меры, которая, к счастью, оказалась ненужной, я запасся тем, о чём, не пойму почему, мы не подумали раньше, - перечницей. Любое нападающее животное величиной с Эдаль, подумал я, можно совершенно обезопасить таким средством.
Из места её пребывания Эдаль можно было вывести во внешний мир тремя путями.
Один из них исключался из-за количества порушенных предметов, которые могла встретить любопытная и заинтересованная выдра, - это через давно заброшенную комнату, которая когда-то принадлежала Джимми и вела в вестибюль. Второй вёл прямо в вестибюль и оттуда на улицу. Третий - это новая калитка в деревянном заборе, которая вела к песчаным дюнам и которую Алан Макдиармид сделал за несколько дней до этого, в то время как я, так сказать, внутренне готовился к освобождению Эдаль.
Когда Эндрю расположился на нужном месте, и наступило время открыть калитку и позвать её выйти на улицу, мне вспомнилось, что говорили мне Малкольм и Паула Макдональд, когда Эдаль впервые появилась в Камусфеарне восемь долгих бурных лет тому назад.
- Пусть она сама подойдёт к вам, не навязывайтесь ей. Не обращайте на неё внимания, и она подружится с вами.
Так вот, я открыл калитку к дюнам и позвал её так, как звал когда-то давно:
"Уи-и-и, Ээ-даль, уи-и-и!"
В туннеле, защищавшем её спальное место от ветра, раздался топот ног, и она вдруг появилась рядом со мной. Но её гораздо больше заинтересовал механизм калитки, чем я сам. Она ощупала все петли калитки, снова вошла внутрь, чтобы осмотреть их под другим углом, затем занялась осмотром хозяйства вокруг дома.
Всё было для неё в новинку, всё нужно было обследовать с тщательностью и вниканием во все детали, как это делает инспектор страховой компании. Через несколько ярдов она набрела на сломанный "джип", стоявший в конце сарая. Она забралась на него и пробыла там довольно долго, ощупывая всё пальцами, как если бы ей надо было составить отчет о состоянии машины. Она вышла оттуда минут через пять, изящно по дамски чихнула (иногда она при этом прикрывала рот лапой) и взобралась на сиденье водителя. Она подёргала ручки, спустилась на пол, чтобы ощупать отверстия вокруг рычагов и педалей сцепления и тормоза, и вдруг очутилась стоя на сиденье шофера, взявшись за рулевое колесо и вглядываясь вдаль, как бы проверяя видимость. Она отошла от машины с таким выражением, которое можно было бы представить такими словами: "Объявите выговор тому, кто отвечает за неё" и отправилась дальше к перевернутой лодке, у которой во время зимнего шторма было сломано несколько планок.