Осторожно выглянув, я осмотрела улицу.
— Никого! Пошли!
Мы метнулись через дорогу. Тяжелые узлы мешали идти. Банки колотились друг о дружку и громко звенели.
Наконец мы добежали до наших ворот, захлопнули за собой калитку. Протащили груз по ступенькам в дом. Руки у нас дрожали. Никогда в жизни мы не таскали такой тяжести. Мама с фон Браун стояли за дверью.
— Где вы были? — спросила мама.
— Где это вы пропадали? — вторила фон Браун.
Мы втащили свою добычу в переднюю. Развязали узлы. Банки с колбасой покатились по полу. Геральд раскрыл сумку. Ничего не оставалось, как сказать правду. Я первой набралась храбрости:
— Мы украли это!
Мама с госпожой фон Браун уставились на нас. Мне стало не по себе — я испугалась за банки. Вдруг велят отнести их обратно!
— В маленьких баночках — печеночная колбаса! — закричал Геральд. — И паштет с кусочками гусиной печенки!
Мама с фон Браун перевели взгляды на банки. Даже опустились на колени, чтобы рассмотреть каждую в отдельности.
— Оленье жаркое по-деревенски, тысяча девятьсот сорок четвертый год, — прочитала мама.
— Паштет из языка и печени с салом, — прошептала госпожа фон Браун.
Хильдегард показала на соседний дом.
— Мы взяли это у Лайнфельнера. В кухонном шкафу. Лайнфельнеры же уехали!
И тут госпожа фон Браун рассмеялась, мама тоже, но у нее по щекам текли слезы.
— Паштет из языка, господин Лайнфельнер. Хайль Гитлер, господин Лайнфельнер! — воскликнула госпожа фон Браун. Она подняла банку жаркого и добавила: — «Держаться до окончательной победы!», как без конца повторял господин Лайнфельнер. Конечно, с бараниной можно держаться, господин Лайнфельнер!
Мама склонилась над скатертью. Она больше не смеялась. Рассматривала двухлитровые банки с говяжьими шницелями.
— Шницель в соусе мадера, тысяча девятьсот сорок четвертый год, — прочитала она, покачав головой, — а мы давились картошкой, ничего кроме картошки не ели!
Папина форма Эсэсовцы Украденные сигареты
В обед мимо нашего дома промаршировали немецкие солдаты. Вышли они из венского леса и шли в направлении города. Следом ехали несколько военных машин. Мы с Хильдегард стояли у забора. Ждали солдат или машины. Но больше их не было. Появился господин Вавра.
— Дети, это последние! Все ушли. Проклятая война кончилась!
Хильдегард ему возразила:
— По радио сказали: «Будем защищать Вену до последнего вздоха». До последнего, господин Вавра!
Но старик не слушал ее, лишь качал головой.
— Все ушли, ушли все! — только и повторял он.
Мама побежала к отцу.
— Нужно сжечь твою форму и солдатскую книжку, чтобы их не нашли русские.
Отец ковылял по салону взад и вперед, пытался послушать по радио последние известия. Но приемник был старый, лишь скрипел да свистел. Сломался? Или радиостанция больше не работала? Мы этого не знали. Отец не хотел сжигать форму.
— Если вернутся немцы и увидят меня без формы и без солдатской книжки, то сразу, без разговоров, повесят на ближайшем же дереве.
— Если немцы обнаружат тебя, они повесят тебя так и так, — сказала мама, — с книжкой или без книжки, им плевать!
Но форму, тем не менее, не сожгла.
Я поглядела в окно. У ворот стояла машина. Четверо военных в эсэсовской форме шли по дорожке к дому.
Отец заковылял в библиотеку. Шел он медленно, будто не боялся. Госпожа фон Браун закрыла за ним дверь и прислонилась к ней. Маме она прошептала:
— Может, никто не донес, ни Архангел, ни Вавра?
Я только собралась сказать, что Вавра ни за что не донесет, как в дверь постучали. Мама вынула ключ из двери библиотеки, сунула его в карман фартука. Пошла к входной двери. А госпожа фон Браун строго прошептала:
— Не раскрывайте рта! Что бы они ни говорили, что бы ни спросили — молчать! Ясно?
Мы кивнули.
Эсэсовцы пришли не из-за отца. Они принесли сковородку с салом и мешок картошки. Попросили маму пожарить ее. Притащили даже дров из сарая, чтобы мама разожгла печь. Госпожа фон Браун еще раз прошептала:
— Молчать! Понятно?
Четверо эсэсовцев сидели за кухонным столом. Мама начистила гору картошки. Жир скворчал в сковороде, брызгался на плиту. В кухне сильно воняло. Эсэсовцы ели и говорили. Рассказывали, что Вену они защищать не будут.
— Вена и так уже пала, — объяснил один.
Другой сказал, что он родом из Силезии. Русские уже давно там. До прихода русских его жена, взяв в каждую руку по ребенку, кинулась со всех ног куда глаза глядят. И он предостерег: