— Да. И ты нашёл удобный выход. Если не хочешь чтобы оно разбилось, нужно всего лишь обложить пергаментом, поставить в ящик, заколотить покрепче, запереть в комнате и никого туда не пускать, не так ли?
— Уж точно разумнее, чем положить в карман и полезть в горы. Или поплыть через реку. Или встретиться с оборотнем…
— А закрытую комнату может разрушить землетрясение. Или наводнение. Или какой-нибудь вор залезет, чтобы украсть так надёжно спрятанную ценность. То-то удивится, бедолага, когда обнаружит что это всего-навсего вазочка!
Кристарн не выдержал и расхохотался, чувствуя, что разговор заходит на очередной невероятно посудный вираж.
— Всё, я понял суть проблемы. Твои аналогии с вазочками меня вырубили.
Аталь заглянула в любимые глаза, и спорить моментально расхотелось.
— Крис, я же не самоубийца. А ты не всемогущий. Но трястись над собой и распоряжаться моей жизнью на ваше с мамой усмотрение — не позволю. Я тоже что-то умею и что-то могу. И не претендую на лавры великого воина — зачем, если у меня есть ты? Скажешь «стой» — остановлюсь, «беги» — побегу. «Сиди и не высовывайся» — хм… ну, очень обещаю постараться…
Кристарн тоскливо вздохнул.
— Аль, ну за что ты так со мной, а?
— А ведь тебя предупреждали, что твой выбор достоин сочувствия, — пожала плечами целительница, прижимаясь к нему покрепче.
Крис вздохнул ещё раз и, не удержавшись, поцеловал лукавые ямочки на щеках. И любопытный носик. И синие глаза, и нежные губы… И, дождавшись, пока девушка полностью поверит, что ей удалось его переубедить, легонько отстранился и шепнул в мягкий шёлк волос:
— Ну, показывай.
Аталь непонимающе моргнула, с трудом вспоминая, о чём, собственно говоря, идёт речь.
— «Я тоже что-то умею и что-то могу», — процитировал её тёмный, насмешливо прищурив зелёные глаза. — Показывай что. На мне. Продержишься минуту — вернёмся к разговору. Нет — не обессудь, упакую, заверну и запру.
Девушка сердито вздернула подбородок и спрыгнула с кровати, активируя щит. Точнее, попыталась спрыгнуть и постаралась активировать. Ноги пола не коснулись. Зашипев от прикосновения вздымающегося щита, дроу успел перехватить Аталь за плечо и резко рвануть на себя. Не успев и пикнуть, целительница оказалась в кольце его рук, а запоздавший всего на мгновение щит укрыл уже обоих. Надёжно, но поздно. Угольно-чёрная бровь вопросительно изогнулась, но кричать «а что я говорил!» коварный захватчик почему-то не спешил.
— Так не честно! Ты слишком быстрый, — возмущённо взвыла целительница, пытаясь вырваться из его объятий.
— Ха-ха, — подлый дроу насмешливо закатил глаза, без труда удерживая её запястья одной рукой. — Когда встречу честных и достаточно медлительных для тебя оборотней — направлю их сюда.
Аталь сердито вспыхнула. Кристарн тут же ослабил хватку, позволяя освободиться. Девушка долго смотрела в окно, покусывая губу, и мучительно размышляла. Тёмный старался не мешать, в надежде, что среди потока мыслей окажется хоть одна в пользу его предложения.
Слушал эмоции любимой и мрачнел на глазах. Как он мог забыть о её навязчивой мании — всех спасти и всем помочь? Конечно же, не будет она сидеть в убежище — с её то настырностью и не найти выход! Найдёт и уедет. К дриадам, в Академию, к светлым эльфам, во дворец… да куда угодно. А он будет сидеть в Тёмной Долине и ждать, когда Повелительница разовьёт свой Дар. И тогда уж наверняка рехнётся, представляя, где она, с кем и что с ней…
А единственный способ удержать — быть с ней рядом как, собственно говоря, она и просит. В общем, благородного рыцаря, озабоченного только благом своей прекрасной возлюбленной из него не получится. Потому что дама спасаться категорически отказывается, а рыцарь увяз в дремучем эгоизме. И со строптивой любимой расставаться совершенно не хочет. Разве его колебания стоят предстоящей разлуки?
— Аль, — девушка нехотя обернулась, глядя абсолютно несчастными глазами. — Откуда в тебе это дурацкое стремление помочь всем любой ценой? Это порок врождённый или так некстати приобретённый? — задумчиво спросил Кристарн, уже понимая, что проиграл на всех фронтах. Теперь осталось лишь подороже продать белый флаг капитуляции.
— Отсюда, конечно, — усмехнулась целительница и обвела комнату широким жестом.
Встретив непонимающий взгляд, пожала плечами и уютно скользнула ему под руку.
— Я здесь выросла. Ни в чём отказа не знала. Стоило матери прочитать хоть тень пожелания в моих глазах, как всё требуемое тут же появлялось на блюдечке с золотой каёмочкой. Кроме свободы. Я же до десяти лет за пределы Обители не выходила. Как мама отпустила меня в Школу Магии — до сих пор не знаю — наверное, папа повлиял. Или сама поняла, что от дочки ничего не дождёшься. В смысле, Дар есть, а её Предвидением и не пахнет. Ведь мне даже гадания не удавались. Вот, скрепя сердце, и отправила, в надежде, что хоть чему-то путному господа маги меня научат — Даром-то нужно уметь управлять…
Там меня поначалу все дико невзлюбили. Впрочем, это и неудивительно. Это сейчас быть магом почётно и престижно, а десяток-другой лет назад обнаружить у ребёнка Дар считалось чуть ли не проклятием. В магической Школе учились те, кто не мог заработать себе на жизнь другим путём. Простые люди — рабочие, крестьяне, ремесленники — не хотели тратить время на долгие годы учёбы. Им семьи нужно было кормить, а не десяток лет учиться, а потом ещё столько же отрабатывать, чтобы отдать долг за обучение.
Люди побогаче, вроде купцов, напротив, старались отправить своё чадо в Школу на пару лет (если оно не одно-единственное, разумеется). Только не стремясь развить его Дар, а чтобы получить определённый набор умений и на этом зарабатывать. Ну, и третья, самая распространенная «прослойка» учеников — младшие дети дворянских родов. Очень удобно запихнуть отпрыска, не попадающего в категорию «наследника» в учебное заведение, где тот будет грызть гранит науки долго, нудно, усердно и подальше от дома…
Словом, почти всех учеников, независимо от происхождения, объединяло осознание своей ненужности.
— А потом появилась ты, всех помирила, полюбила и подружила? — заинтересовался Крис, хотя уже чувствовал, что дело было совершенно не так радужно.
Аталь фыркнула и подняла на него смеющиеся глаза:
— А потом появилась я — в белом платьице и с бантами, усыпанными бриллиантами. За ручку с прекрасной мамой, которая ослепляет всех своей безудержной красотой, вычитывает Магистра за плохую охрану Школы и быстренько устанавливает необходимую, на её взгляд, защиту, которую, к слову, не осилил снять даже Реинир. Ах, да, ещё меня переводят сразу на третий курс, потому что многое из теории я, благодаря маме, уже знала. Да и остальные знания схватывались на лету… Да меня не просто невзлюбили — возненавидели.
— Не может быть, — ухмыльнулся Крис, представив маленькую серьёзную девочку. — чтобы вот прямо все.
— Скажем так, первые полгода мне казалось, что хуже быть не может. А потом в Школе появился долговязый худенький мальчик с грустными карими глазами. И я поняла, что такое по-настоящему плохо. Это не когда тебя не принимают в свой круг и считают выскочкой, только потому, что у тебя есть всё, о чём другие только мечтают. Это когда у тебя вообще ничего нет. Ни родительской любви, ни друзей, ни здоровья, ни способностей… и самое страшное — никакой надежды, что всё это когда-нибудь появится. Потому что неоткуда. Потому что вся твоя жизнь — несколько оставшихся лет до совершеннолетия, когда Дар окрепнет настолько, что его можно будет использовать. И эти несколько лет ты безвыходно проведешь здесь, в Школе магии, где для всех будешь не только сыном короля, а и олицетворением безжалостного кошмара. Потому что дома у тебя нет. А в том, что заменяет дом, ты никому не нужен…
— Понятно. Никому кроме девочки в бантиках.
Целительница смешно сморщила носик и честно призналась:
— Да девочке в бантиках, по большому счёту, было не до пессимистичных настроев молодого короля — ей было просто любопытно. Она ведь никогда не видела королей или хотя бы принцев. Но точно знала, что и тем и другим положено ездить на белом коне, быть прекрасными, умными, добрыми, с «лёгкой, ироничной улыбкой», и взглядом «пронизывающим до самого сердца». А тут принцем называют зашуганного чумазого мальчишку, злобно огрызающегося на каждое слово. Непорядок!