Ох. Вот и ответ, почему прохладно. Моя блузка, оказывается, уже валяется где-то на полу, вместе с очками и сумочкой. А я, как дура, смотрю на раздевающегося Джея. Нет, не только смотрю — активно мешаю. Нет никаких сил удержаться и не провести пальцами по золотистой дорожке волос, не коснуться губами ямочки между ключицами, не сжать плоский розовый сосок, затвердевший от лондонской прохлады.
И нет никакого желания сопротивляться, когда он подхватывает меня на руки и несет сначала вверх по лестнице, потом — пинком распахивает дверь, ведущую в полумрак.
Камин, я вижу только горящий камин, чувствую запах огня и чертова жареного мамонта — но сейчас мне плевать на мамонта, у меня есть Джей. Настоящий живой бизон. Такой же сильный и огромный.
Он опускается на колени и укладывает меня на что-то меховое около камина, и сразу же расстегивает и тянет вниз мои брюки. Я помогаю ему неловкими пальцами, поднимаю бедра и стараюсь не шипеть, когда он задевает здоровущий синяк, оставленный бортиком гостиничной кровати.
Внезапная резкая боль отрезвляет меня. Ненадолго. Всего лишь на секунду, которая требуется для осознания: я снова изменяю мужу. С парнем, о котором не знаю ничего, кроме имени и того, что он — самый великолепный любовник из всех, о ком только можно мечтать. Еще он возит знакомых девушек не к себе домой и даже не в отель, а в гости к чужому камердинеру.
Да плевать. Зато как выразительно играют желваки на его скулах, когда он злится и сквозь зубы обещает:
— Убью мудака. Никто не смеет обижать мою женщину! — звучит так эротично, что я становлюсь окончательно и бесповоротно мокрой.
— На хер мудака, иди ко мне, — требую я и тянусь к застежке его джинсов. — Мистер Бизон!
Он с рычанием побеждает молнию, в его глазах — пламя индейских костров, его ноздри трепещут от запаха пойманной добычи. Он спускает с бедер джинсы вместе с трусами, и я завороженно смотрю на победно торчащий член. Крупный, шелковистый и каменно-твердый. От мысли, что сейчас он будет во мне, по всему телу разбегаются волны сладкой истомы, а между ног нетерпеливо скручивается нечто первобытное и голодное.
Мой мужчина. Мой мамонт. Все мое!
Когда он склоняется надо мной, я подаюсь навстречу и шире раскидываю ноги. А от первого прикосновения налитого члена к моим истекающим влагой складочкам резко выдыхаю и вцепляюсь в его волосы.
— Джей, пожалуйста, Джей, — прошу я, бесстыдно выгибаясь под ним, трусь о его гладкую плоть, тону в сносящем крышу возбуждении.
Он же скользит совсем рядом со входом, дразнит меня и целует — скулу, шею, прикусывает мочку уха. И, удерживаясь надо мной на одной руке, что-то ищет в кармане спущенных джинсов.
Мне хочется смеяться и плакать от нетерпения. Я хочу его так сильно, как не хотела еще никого и никогда. Я вообще не думала, что такое бывает. Что я могу стонать и требовать, чтобы меня скорее трахнули. Потому что я горю, я вся горю, и мне кажется, что я умру сейчас же, если он не войдет в меня…
Едва сдерживаясь, чтобы не орать в голос, я ласкаю его бедра — пока он раскатывает латекс по члену. И кричу, едва он опускается на меня всем телом, тычется членом — и входит легко, как по маслу, и сразу глубоко-глубоко…
— Джей! Чертов бизон, еще, ну же, еще! — ничего не соображая от сжигающей меня потребности, требую я, кажется, по-русски.
И он дает мне все, что я хочу. Всего себя. Его член входит в меня, растягивает и заполняет так, что я чувствую себя перчаткой, надетой на него. И это так… так… Каждый его мощный толчок, каждое сокращение его мышц — я ощущаю это ладонями и ногами, охватывающими его бедра. Слышу в его хриплом дыхании. В запахе его пота. Вижу в исказившемся лице и туманных синих глазах.
— Только не останавливайся, — шепчу я, — только не останавливайся! Дже-ей!..
Мой шепот срывается в крик. В шторм. Взрыв. Все мое тело трепещет от выброса лавы — вязкой, жаркой, тягучей лавы, разливающейся по венам.
Мне кажется, что мир закончился, что больше никогда и ничего не будет. Что я не смогу больше пошевелиться. Так и останусь тут, под этим мужчиной, почти рухнувшим на меня, рвано дышащим мне в шею.
— Рейнбоу, моя Рейнбоу, — шепчет он и трется губами, и снова — всем телом.
Я не отвечаю — не могу. Меня нет на этом свете. Я умерла от счастья и не собираюсь воскресать. Мне хорошо, великий Будда, как же мне хорошо!
Джею тоже хорошо, он весь словно истекает удовольствием. Оно — в каждом его прикосновении, в каждом вдохе. Удовольствие… и жадность. Он не отпускает меня, снова гладит покрытое испариной тело. Спускается поцелуями от шеи к ключицам и дальше, к груди. Обхватывает ладонью, рассматривает — а я рассматриваю его из-под ресниц.