Боаз облегченно вздохнул. Его манера вести беседу напоминала забег с препятствиями. Первый барьер он, как видно, преодолел и теперь собирался с духом, чтобы приступить к следующему.
— Марва в этом году хороша…
Сироткин нагнулся к обочине, оторвал серебристый листик, размял в жестких узловатых пальцах с изуродованными ногтями, понюхал, смущенно улыбнулся. В растениях он явно понимал намного больше, чем в разговорной части человеческого бытия.
— Хороша… — он еще немного помолчал. — А это… ну… с туннелями тоже дело имел? Когда в Полосе воевал?
— А как же, — подтвердил Ами. — Это, считай, наша специализация была. Они копали, мы взрывали. Видел бы ты, сколько нор они там нарыли. Как крысы, честное слово. Просто крысы. Тьфу!..
Боаз Сироткин раскрыл ладонь и дал тому, что осталось от листика марвы, скатиться на землю. Он снова молчал, но в этом молчании чувствовалось уже что-то другое, не похожее на прежний неловкий разбег перед преодолением препятствия. Что-то статичное, решенное, окончательное. Замолчал и Ами, на этот раз озадаченно. Что такое вдруг произошло?
— Ты хотел о чем-то поговорить, Боаз… О чем?
— А? Что?.. — Сироткин, словно очнувшись, помотал головой. — Нет, нет… я это… нет, нет.
В Матароте взвыла сирена. Раз, два…
— Ну что, по канавам? — буднично спросил Сироткин. — Тебе помочь?
— Даже не думай! — крикнул Ами. — Я сам!
Пожав плечами и тактично избегая глазеть на инвалида, Боаз залег в кювет. Сам, так сам. Ами Бергер остался на грунтовке. Шесть, семь… На сей раз, судя по звуку, это не мина, а ракета. Летит, летит ракета. Причем, летит прямо сюда. Или не сюда? Девять… Сюда!
“Усама” вонзилась в землю рядом с забором, в трех метрах от Аминого кресла. Отчего-то она не взорвалась, а так и торчала под углом, как одна из наполовину заваленных стоек ограды. Время вдруг остановилось, словно кто-то нажал на кнопку “пауза”. Де… Боаз поднял голову из противоположного кювета.
— Ами, ложись! Ложись! Она еще может взорваться! Ложись!
РАЗВИЛКА 8
…сять. А ведь он прав. Взорваться и в самом деле может в любую секунду. Иногда до минуты проходит. Одинна… Только вот что сейчас делать? Можно попытаться быстро отъехать. Жаль, что тут в горку.
…дцать. А можно резко качнуться и завалить кресло, упасть на бок. Только решай скорее. Две…
— Ложись! Ами!
Развилка 8: упасть
…надцать! Ами отчаянно дернулся влево, коляска накренилась, крутанулась вокруг одного колеса и начала падать. Он коснулся плечом земли почти одновременно со взрывом. Грохот был настолько силен, что показался легким звоном в ушах. Ами отбросило от кресла. Лежа на боку, он смотрел, как мир медленно кружится вокруг, разыскивая и соединяя разорванные линии, превращая пятна в предметы, вновь собирая себя из хаоса. Он потряс головой. Не иначе, контузило. Ами Бергер с трудом поднялся и осмотрелся. Надо же, как тряхануло: ноги почти не слушаются. Он попрыгал и несколько раз присел, разминая одервеневшие колени.
Так. Хотя мозги и звенят, но в целом он в порядке. А где остальные пацаны? Где джип? Где Нево?
— Нево! Эй, Нево! Ты где, братан?
Э, да вон он, наверное, барахтается в канаве! Ами подошел, протянул руку, чтобы помочь другу подняться, и оторопел. На него смотрел вовсе не закадычный братишка Нево Шор, а чье-то старое, бородатое, смутно знакомое лицо.
— Ты кто, дед? — удивленно спросил Ами и вдруг вспомнил.
Его лучший друг Нево Шор уже четвертый год как лежит в могиле, сам он — безногий инвалид, живущий в поселке Матарот, а бородача, который взирает на него из канавы так, словно увидел призрак, зовут… как же его зовут?.. Боаз, вот как. Боаз Сироткин.
— Боаз Сироткин, вот ты кто, — произнес Ами вслух, закрепляя вспомненное. — Давай уже, вылезай. Что ты на меня уставился, как на привидение?
Сироткин крякнул и встал на четвереньки.
— Ами… — глухо сказал он. — Я никому не расскажу. Честное слово.
— О чем?
— О ногах… — Сироткин выбрался из канавы. — Я понимаю, так тебе удобнее: инвалидность, пенсия и все такое. Машина без налогов. Скидки всякие.
— Да что ты такое несешь… — начал было Ами и осекся.
Ноги. Он ведь должен быть безногим инвалидом. Он должен сидеть в инвалидном кресле. А он где? Ами перенес взгляд на свои ноги, прочно стоящие на земле, и те немедленно начали подрагивать в коленях, то ли издеваясь, то ли от страха. Как же так?
Он повернулся, подошел к лежащему на дороге креслу, поднял его, уселся на привычное место, поставил ноги на откидные ступеньки, снял, снова поставил и снова снял. Надо же: работают. А ведь чуть не отрезал. Как там говорили доктора? “Бывает, что восстанавливается. Редко, но бывает”. Вот и восстановились. Что же теперь?
— Ами…
Он поднял голову. Боаз Сироткин стоял перед ним, возбужденно блестя глазами. Боаз Сироткин, который держит его за симулянта. Дать ему в рыло, что ли? А побежит — догнать и еще раз дать. Теперь ведь можно догнать… теперь все можно. Ами с наслаждением распрямил ногу и снова согнул, и снова распрямил. Классно…
— Ами, сейчас спецы подъедут, — теперь Сироткин частил лихорадочной скороговоркой. От прежнего бега с барьерами не осталось и следа: речь его неслась под горку, словно потерявший тормоза грузовик. — Времени не так много. Давай договоримся, ладно? Я тебя ни за что не выдам, в любом случае. Просто раньше я тебе не мог доверять, а сейчас могу, из-за секрета. Ну, так получилось, сам понимаешь. Разве я за тобой следил? Нет ведь. Если бы не ракета, я бы и не узнал никогда, что ты на самом деле ходишь.
— Хожу. Я хожу… — эхом откликнулся Ами Бергер, смакуя во рту восхитительный вкус этого замечательного слова. — Хожу.
— Ну вот, — торопливо подхватил Сироткин. — Это твой секрет, и я теперь его знаю, и обязуюсь… в общем, буду… ну, сам понимаешь. А ты тогда — так же и к моему секрету, ладно? Потому что у меня тоже кое-что есть, свой секрет то есть, понимаешь? И мне одному уже трудно, раньше еще кое-как справлялся, а теперь уже совсем никак, хоть ты тресни. А Далия — ну какой из Далии помощник? Нет, ты не подумай, она старается, очень старается. Но ведь женщина, да и годы уже, и радикулит тоже не помогает, позавчера ее так прихватило, встать не может, только на уколах и держу… понимаешь…
— Да погоди ты, Боаз, — с досадой перебил его Ами. — Я пока ни слова не понимаю. О чем это все?
Боаз Сироткин положил обе руки на поручни инвалидного кресла и приблизил к Бергеру свое бородатое, потное лицо. В рассеянном свете луны глаза его казались совершенно сумасшедшими.
“Сейчас превратится в волка, как оборотень, и загрызет, — подумал Ами, вжимаясь в матерчатую спинку. — Обидно будет: только-только ноги пошли, и вот на тебе…”
— Собака… — прошептал Сироткин и облизал губы. — Там у меня собака, Ами. Моя собака. У меня. Там.
За холмом послышалась сирена спецов.
— Где “там”? — тоже шепотом спросил Ами.
— Там, на Полосе. Ты не думай, я бы ее ни в жисть не оставил. Но это получилось как-то само… — он вдруг сел прямо на землю и посмотрел на свои руки так, словно увидел их впервые. — Они же хватали нас прямо из домов. И заталкивали. Хватали и заталкивали, по нескольку жлобов на человека. Тут за детьми-то не уследишь, понимаешь? Я и внуков-то не считал — все ли. А уж собаку и подавно…
Он вдруг всхлипнул и опустил голову. Ами не знал, что делать. Боаз Сироткин сидел перед ним на земле и плакал, не стыдясь слез.
— Боаз, дорогой, — сказал он так мягко, как только мог. — Я, конечно, тебе помогу. Во всем, что потребуется. Я вот только не понимаю — в чем? Ты не мог бы объяснить мне еще раз? Только не торопись: времени у нас хватит. Никакие спецы не помешают, не волнуйся. Ну?
— Я… я, наверное, сам виноват, — выговорил Сироткин в перерывах между мучительными всхлипами. — То есть, не наверное, не наверное, а точно… Я должен был подумать о ней. А я не подумал. Они заперли ее в комнате, оставили там. Понимаешь?
— Оставили кого? — спросил Ами, уже предчувствуя ответ.