В поле играло множество оркестров. Вокруг все было оцеплено войсками. Народ толпился за оцеплением.
— Захария, тебе там ничего не видно? — говорила мама, становясь на цыпочки. — Наш Марк еще не встретился с царем?
Гимназисты теснились, как овцы в загоне. Директор гимназии обходил ряды вместе с каким—то высоким, увешанным орденами военным.
— Это, ваше превосходительство, делегация гимназистов для торжественного преподношения государю цветов.
Оловянные глаза военного скользят по шеренге и вдруг задерживаются на Марке, сверлят его, словно буравом.
— Это что еще такое? — произносит он сердито. — Что за жидовская физиономия? Первая гимназия действительно должна быть первой. Что вы мне выставляете?
— Велено, ваше превосходительство, — торопливо говорит директор, — согласно циркуляру министерства просвещения в депутацию назначаются гимназисты разных вероисповеданий.
— Ну тогда найдите хотя бы поприличней иудея, — сердито говорит военный. — Какого—то пигмея нашли. Чтоб этого больше не было! Уберите его.
— Слушаюсь, ваше превосходительство, — говорит директор гимназии.
Военный, сопровождаемый адъютантами, идет дальше.
— Кто такой? — обрушивается на Николая Ефремовича директор. — Чей сын?
— Марк Шагал, — растерянно говорит Николай Ефремович. — Отец работает в селедочной лавке.
— В селедочной лавке! — сердится директор. — Принимаете в государственную гимназию всякие отбросы. Взятки берете. Я займусь вашими делами.
— Господин директор, недавно перешел к нам из реального училища Аминодав Шустер. — Он указывает на высокого, молодцевато стоящего Аминодава.
— Хот бы рост приличный, — говорит директор. — Замените.
— Становись сюда, — говорит Николай Ефремович Аминодаву. — А ты, — обращается он к Марку, — иди в задние ряды.
Марк понуро бредет, едва сдерживая слезы.
— Вон Марк идет, — кричит Давид, — идет и плачет.
— Плачет? — тревожно спрашивает мама. — Где, где он плачет? Захария, ты его видишь? Что случилось с моим сыночком?
— Ура! — разносится по полю. Появляется бледный, одетый в солдатскую форму царь, окруженный князьями, министрами, генералами. Но глаза Марка застилают слезы, он ничего не видит, все слилось в сплошное пятно.
— Я им докажу, — бормочет он, — я буду великим музыкантом… или художником… или танцором… Я буду великим… я поеду в Петербург.
Снег покрывает фуражку царя.
Царь приветствует воинские части, марширующие перед ним. Подходят разные депутации, подносят цветы, говорят речи. У всех торжественно—довольные лица. Печаль лишь на лице царя, стоящего в центре торжества, и на лице маленького гимназиста Марка Шагала, стоящего в последнем ряду.
— Я им докажу, — бормочет Марк, — поеду в Петербург… Я буду великим…
Звучит гимн. Падает негустой снег.
Тишина библиотеки. Лишь какой-то толстый господин шелестит газетами. Марк в углу срисовывает из журнала «Нива» портрет композитора Рубинштейна. Рядом лежат еще несколько сделанных рисунков. В библиотечный зал входит красивая девушка в матросском костюме с книгой в руке. Толстый господин отрывает глаза от газеты и смотрит на нее масляно. Марк тоже поднимает глаза.
— Аня, — зовет он.
— Тише, — недовольно произносит толстый господин, — здесь библиотека, а не бульвар.
Аня подходит, садится рядом с Марком.
— Здравствуй, что ты здесь делаешь?
— Рисую. — Марк смотрит на Аню. — Давно мы не виделись. Ты стала еще красивей. Посмотри, как этот толстый наглец смотрит на тебя.
— Толстый болван, — тихо говорит Аня. — А это ты нарисовал?
— Я… Я срисовываю, но немножко импровизирую. Это композитор Рубинштейн… Это курильщик… Это гречанка…
— Послушай-ка, Марк, ведь ты настоящий художник.
— Что значит художник? Кто художник? Я художник?
— Не скромничай, ты ведь хотел ехать в Петербург учиться.
— Я хотел поехать учиться в консерваторию, но теперь, может, действительно мне стать живописцем?
— Тише, молодые люди! — сердится толстый господин.
— Какая курьезная рожа! — шепотом говорит Марк. — Хорошо бы его нарисовать.
— Тебе нужно учиться, Марк. Читать книжки про художников. Хочешь, я дам тебе кое—что из нашей домашней библиотеки? Мой отец — большой любитель живописи. Я тебе дам книгу с иллюстрациями какого-нибудь художника…
— Хватит жечь керосин, — произносит мама из своей комнаты, — отправляйся спать. Сколько тебе говорить, чтоб уроки готовил днем! Совсем спятил. Дай мне, и отцу, и всему дому спать.