— Я еще немного, — отзывается Марк, набрасывая силуэт рисунка из толстой книги.
К Марку в ночной рубашке подкрадывается сзади Давид.
— Мама, — кричит он, — а Марк рисует гойского Бога!
— Что такое? — появляется Захария в кальсонах и хватает рисунок. — Что это? Гойский Бог?! В моем доме? Уроки не учишь? Я плачу за гимназию! Второгодник!
— Не кричи, Захария, прошу тебя, — говорит мама.
— Кто дал тебе эту гойскую книгу?! — кричит Захария.
— Аня, — говорит Марк, потупив глаза.
— Какая Аня? Уже дружишь с гойками?
— Аня — это дочь доктора, — пытается успокоить отца мама.
— Как называется книга? — спрашивает отец.
— Это книга про немецкого художника Дюрера, — отвечает Марк.
— Завтра же отнеси книгу. Чтоб я ее не видел у себя! И не смей больше рисовать гойского Бога! Я тебя из дома выгоню. — Захария разрывает рисунок.
— Тише, Захария, — говорит мама, — он больше не будет. Правда, Марк, ты больше не будешь? — Она гасит лампу.
Все разбредаются в темноте по своим постелям.
— Иуда, — тихо говорит Марк Давиду и толкает его локтем.
Марк и Аня сидят вечером на берегу реки. На голове Ани шапка Марка. Тишина, вокруг никого.
— У тебя отец доктор, а у меня грузчик, — говорит Марк после долгого поцелуя.
— Папа не будет возражать, — говорит Аня, — нас благословят. Ты станешь известным художником, это знаю. И ты красивый, ты нравишься девушкам. Ты ведь гулял с Анютой?
— Поцеловал раз—другой. Я давно уже с ней не здороваюсь. За ней ухаживает актер.
Марк поднимает голову, прислушивается.
— Это дрожки едут к вокзалу, — говорит Аня. — Обними меня. У мен корсет, можешь его расстегнуть.
Вдруг слышен топот. Приближается кучка парней.
— Отдай мою фуражку, — испуганно говорит Марк и вскакивает.
Кто—то сильно бьет его в спину. Марк бежит без фуражки. Сзади крик:
— Отстань от нее и не смей приходить сюда, не то салазки загнем!
— Не трогайте его, дураки, это мой жених! — кричит Аня.
Соломон Виленский вырывает у нее фуражку, топчет ее и бросает в реку.
— В следующий раз твой жених без штанов побежит, — говорит он.
Марк лежит лицом вниз на докторской кушетке, на которой обычно отец Ани принимает пациентов.
Аня осторожно смазывает Марку большой синяк на спине.
— Тут болит? — спрашивает она.
— Болит, — морщится Марк. — Всюду болит.
— Бедненький, — говорит Аня, — из-за меня тебя побили. Дай-ка я тебя поцелую, бедненький! — Аня наклоняется и целует его.
— Еще раз.
— Хватит. Не все сразу. Уедешь в Петербург, забудешь меня.
— Я тебя никогда не забуду. Могу поклясться.
— Хочешь стать клятвопреступником? Превратишься в знаменитого художника, будешь пить шампанское, ходить по театрам, курить сигары, заведешь модного портного, пару вороных и экипаж. И, конечно же, много женщин.
— Я тебя буду помнить вечно, до прихода Мессии и конца света.
Раздается звонок в дверь.
— Вот, кажется, Мессия и пришел, — говорит Аня.
— Кто это? — Марк торопливо поднимается с кушетки. — Это твой отец?
— Лежи спокойно, — говорит Аня, — папа и мама в Ялте, а работницу я отправила… Может, какая-нибудь подруга пришла. Пойду посмотрю.
Аня выходит и прикрывает дверь в переднюю. Слышно, как кто—то входит, как смеются, шепчутся. Бьют стенные часы. Аня все не возвращается. Марк поднимается с кушетки, осторожно выглядывает в переднюю. Девушка стоит спиной, но, когда Марк входит, она оборачивается. Бледное лицо, большие черные глаза.
— Белла Розенфельд, — говорит она.
— Марк Шагал… Но ведь мы знакомы. Помните танцевальный зал на свадьбе у Гуревичей? С тех пор вы еще больше похорошели.
— Белла, не верь этому розовому и кудрявому, — говорит Аня. — Только что он клялся мне в любви, обещал любить до прихода Мессии.
— Но, может быть, Мессия уже пришел. — Марк не отрывает глаз от бледного лица Беллы.
— Уедет в Петербург, забудет всех витебских девушек, — говорит Аня.
— Вы собираетесь в Петербург? — спрашивает Белла.
— Да, — отвечает Марк, — я хочу поступить в училище живописи. Как только достану денег, поеду. Может, на Рош—Ашана отец даст мне денег.
Рош—Ашана — праздник урожая, который издавна отмечался на Земле обетованной. Сентябрь. Деревья роняют листву на землю. Листья сдувает ветер, они плывут по Двине. На берегу собираются кучки евреев. Мужчины с развевающимися бородами наклоняются к воде, выворачивают, вытряхивают карманы. Все летит в воду. Крошки, носовые платки, бумажки — все плывет по воде, разбухает.