Выбрать главу

Пьяный. Опять неудача. Мимо, звеня шпорами, идут офицер и барышня.

— Она тебе наврала, а ты поверил, — говорит барышня.

— Перестань сердиться, Валюша, — говорит офицер, — раз сердишься, значит, неправа…

— Господин офицер, — спрашивает продрогший Марк, — далеко ли Пантелеймоновский парк?

Рукой в белой лайковой перчатке офицер указывает в конец улицы.

Пантелеймоновский парк оказался неподалеку. Вход свободный, но в танцпавильон, откуда доносятся звуки гармонии, вход десять копеек. Вокруг танцплощадки столики. Едва усталый Марк опустился за один из них, подошел официант.

— Чего изволите, пиво или вино?

— Мне гармониста.

— Какого гармониста? Освобождай столик. — И подошедшей паре: — Чего изволите, пиво или вино?

— Подай, милейший, красного… Кло-де Вужо-вье-сект.

Шутовские усики, на пальце перстень. Похоже, шулер или вор. Марк поспешно отходит. Танец под духовой оркестр кончился, парочки расходятся. На эстраду выходит гармонист. На нем вышитая красна косоворотка, блестящие сапоги, картуз с лакированным козырьком. Несмотря на толстое, обрюзгшее лицо, вдруг начинает высоким тенором:

— Я в Петербурге уродился и воспитался у родных, А воровать я научился там у приятелей своих. Пройдет весна, настанет лето, В садах цветочки расцветут, А мне, несчастному, за это Железом ноги закуют.

— Пантелеймон Пантелеевич, — говорит служитель гармонисту, когда тот, закончив песню, уходит за кулисы, — какой-то спрашивает вас.

— Кто такой? — настораживается Пантелеймон Пантелеевич. — Из полиции, что ли?

— Нет, парень какой-то с чемоданом.

— С чемоданом? Это, может, насчет жилья. Пусть войдет.

— Вы давали объявление? — спрашивает Марк, входя.

— Давал, — соглашается гармонист и смотрит в лицо. — Тебя как звать?

— Марк.

— Армянин?

— Нет, еврей.

— Еврей… Гм… А ежели обворуешь?

— Я художник.

— Художников я люблю. Вот бумага, нарисуй чего-нибудь, чтоб я тебе поверил.

Марк быстро рисует.

— Это кто? Я? Похоже. Ты мне нравишься, художник. Только вот что. Как у тебя насчет баб?

— У меня невеста.

— Невеста — это порядочно. А то знаешь, как меня предыдущий жилец отблагодарил? К жене моей пристал. Я вообще типографский рабочий, а по вечерам подрабатываю гармонистом в парке. Как уйду, он к моей жене. Я ему, конечно, ребра поломал, с лестницы спустил. Вот не будь никогда подлецом. Он теперь в больнице лежит, полчердака освободилось.

— Пантелеймон Пантелеевич, ваш выход, — заглянул служитель.

— Ты меня жди, художник. Деваться тебе есть куда?

— Нет.

— Тогда пойди к фокусникам в павильон. Билетеру скажи: от Пантелеймона Пантелеевича. Он тебя без билета пропустит.

Гармонист ушел, и с эстрады послышался его тенор:

— Грозно пенясь, катятся волны. Сердится гневом объятый Байкал. Зги не видать от сверкающих молний. Бедный бродяга забился меж скал.

— А теперь, уважаемые дамы и господа, я, магнетизер Василий Мекгольд, берусь перед публикой угадать мысли всей России. — Набриолиненные волосы, желтый бумажный цветок в петлице фрака. — Але, прошу…

Марк, дремавший в одном из последних рядов, поднимает голову. Барабанная дробь. Служители вносят большой щит, покрытый черной материей.

Магнетизеру подают пистолет. Барабанная дробь усиливается. Мангетизер стреляет в щит. Покрывало падает. Обнажается большой портрет Николая и надпись: «Господь да сохранит нашего монарха». Аплодисменты. Голова Марка все время валится на грудь, он постоянно заставляет себя не заснуть. Как сквозь вату доносятся слова:

— А теперь, уважаемая публика, зрелище века. Никаких фокусов. Мистическая тайна, унаследованная мной от знаменитых волшебников. Я и моя жена станем на открытом месте. Она на виду у публики отсечет мне голову, которая останется у нее в руках, а туловище без головы будет стоять на месте. Зарядив моей головой мортиру, она выстрелит в мишень. После выстрела моя голова очутится на мишени и заговорит оттуда с публикой, а туловище, по повелению волшебницы, подойдет к голове, соединится с ней и повергнет к ногам волшебницы свою благодарность.

Улыбающаяся женщина с ножом в руке под визг дам отсекает магнетизеру голову.

— Браво, магнетизер! — кричат из публики.

— Шарлатанство, — шепчет кто-то рядом.

Голова, оказавшись на мишени, торжественно произносит:

— Во имя Бога и царя православного споем гимн! — И запевает: — Боже, царя храни…