— Я в церкви картину видел, — говорит Степан, — «Смерть грешника». Страшная картина. На краю картины, смеясь над муками грешника, стоит остромордый дьявол с козлиной бородой.
— Значит, грех показать без художника нельзя, — сказал Марк. — Чтоб грех заклеймить, надо согрешить.
— Ой, сынок, — вздохнул отец, — этот мышигас у тебя от родичей твоей матери из Леозно. Они все хотели постоянно удивлять. Один забирался в хорошую погоду на крышу, садился на печную трубу и лакомился морковкой. А дядя твой не выдумал ничего лучшего, как погуливать по улицам местечка голоштанным. Мы, Шагалы, так никогда не жили. Тора предписывает жить, как все, и быть, как все. А главное — ни о чем не думать, кроме обыкновенного. А ходить голоштанным по улицам — значит, жить не по закону.
— Без штанов ходят, когда хозяина нет, — сказал Степан. — Человек хозяина иметь должен. На небе есть главный хозяин, и на земле без хозяина нельзя. У нас на заводе слесарь Миронов все агитирует хозяина прогнать. А я ему говорю: хорош хозяин или плох, а человек, который не имеет хозяина, — сирота, делай с ним все, что хочешь.
Конка остановилась на перекрестке.
— Проезд закрыт, — сказал кондуктор.
Вдоль улицы стояли полицейские кордоны, гарцевали казаки.
— Встречают австрийского эрцгерцога, — сказал кто-то.
— Как бы не опоздать, — сказал Марк, — к господину Герценштейну мне велели прийти к десяти.
Когда пробирались сквозь густую толпу, Марку показалось: у края тротуара стоял Аминодав в сюртуке, с тростью и беседовал с какими-то господами.
Но в это время толпа заволновалсь, и Аминодав исчез.
— Скорей выберемся отсюда, пойдем переулками, — сказал Марк.
У края тротуара с тростью действительно стоял Аминодав.
— Мы, сербы, всегда надеялись, что Россия освободит Балканы от турецкого и австрийского гнета, — сказал господин в котелке, — а Россия поступает с нами, как охотник с собакой. Сперва натравливает нас на турок и австрийцев, а потом добычу забирает себе.
— Господин Симич, — сказал Аминодав, — Балканы могут быть освобождены не войсками, а банковским кредитом.
Послышались крики «ура!». Впереди кареты скакали жандармы.
Марк, отец и рабочий Степан подошли к большому богатому дому. Длинная очередь стояла к украшенному мрамором подъезду.
— Это столько людей пришло за деньгами к господину Герценштейну? — спросил отец.
— Не знаю, — растерянно сказал Марк, — странно, но господин Герценштейн очень богатый человек.
— По-моему, он тоже мешигенер, — сказал отец, — содержать столько бездельников.
— Вам что здесь надо? — спросил господин в черном.
— Мы к господину Герценштейну, — сказал Марк.
— Становитесь в очередь, — сказал господин.
Очередь двигалась медленно. Наконец вошли в роскошный вестибюль, где висел большой портрет Герценштейна, украшенный цветами, а у столика сидели какие-то господа в черном. Перед ними лежала раскрытая книга, похоже, бухгалтерская.
— Распишитесь здесь, — сказал господин, сидевший за столом. Марк расписался. — Проходите.
— А деньги?
— Какие деньги? О чем вы?
— Я художник... Господин Герценштейн обещал мне материальную поддержку.
— Как вы можете говорить сейчас об этом? — раздраженно сказал господин. — Разве вы не знаете, что Михаила Яковлевича убили?
— Нет... не слыхал. Я не читал последних газет.
— Это уже не новость, — сказала какая—то дама, — его убили три дня назад в Финляндии.
— Расписывайтесь в траурной книге и проходите, — холодно сказал господин.
Рабочий Степан медленно, как малограмотный, расписался и перекрестился... Захария поставил крест. Вышли через заднюю дверь. Здесь стояла толпа, слышны были возбужденные разговоры.
— Я уверен, господа, убийц наняла охранка, — говорил какой-то студент.
— Этих уголовников-оборванцев поселили в общей спальне, дали шубы, котелки, которые они продали на Лиговке.
— Господин Герценштейн навлек на себя ненависть правых элементов после выступления в Государственной Думе по аграрному вопросу.
— Расходитесь, господа! — кричал полицмейстер. — Публичные манифестации запрещены.
Неподалеку стояла толпа людей с портретами царя, царицы и с хоругвями.
— Справедливость восторжествовала! — кричали они. — Помилование героям, убившим жидовского врага!
— Пускай евреи убираются в Палестину! — кричала какая-то дама.
В наши училища их не допускать.
— Союз русских националистов, — кричал какой—то человек профессорского вида, — требует отмены преподавания Ветхого Завета в учебных заведениях. Кто допускает связи христиан и евреев, тот сам еврей.