Потом выступил профессор венской академии.
— Дамы и господа! Мы рождены в эту великую эпоху и должны пройти до конца назначенный нам путь. Мы, арийцы, должны стоять до конца, как тот римский солдат, кости которого нашли у ворот Помпеи и который погиб, так как его забыли сменить перед извержением Везувия. В этом величие, в этом сказывается раса. Это честный конец патриота. Расовый характер наисильнейшим образом определяет свойство национальной культуры, здоровой, ясной, лишенной еврейского гнилостного разложения. (Аплодисменты.) Посмотрите на эти картины, господа. В них духи, близкие природе, земле. В них хранится старая вещность немецкого истинного натурализма...
Среди висевших на стенах картин была и акварель молодого мюнхенского художника Адольфа Гитлера.
Утрgм Шагал и провожавший его Рубипер ехали в трамвае на вокзал. На перекрестке трамвай надолго задержался: шли войска.
— Я опоздаю на поезд, — нервно говорил Шагал, — надо было выехать раньше.
— Кто мог предположить? — сказал Рубинер. — Милитаризм совершенно парализовал берлинскую жизнь. Просто трудно дышать. Посмотрите вокруг на глупые, цветущие от восторга лица патриотов.
— Да здравствует кайзер! — высунувшись в окно, крикнул один из пассажиров. — Да здравствует отечество! Слава немецким солдатам!
Проезжающий на фаэтоне офицер улыбнулся и взял под козырек. Публика на тротуарах размахивала национальными флажками.
— Я старый немецкий социал-демократ, — сказал какой-то седой господин, — но в это роковое время мы, немецкие социал-демократы, поддерживаем нашего кайзера против врагов Германии.
— Этого я уже не могу выдержать, — сказал Рубинер и закричал седому господину: — Я тоже социалист! Истинные немецкие социалисты выступают против кровавой бойни, на которую толкают народ ради интересов кайзера, ради интересов помещиков и капиталистов.
— Нет, истинные немецкие сациал-демократы поддерживают кайзера за исключением небольшой антипатриотичной клики Карла Либкнехта, к которой вы, очевидно, принадлежите.
— Социал-предатель! — нервно крикнул Рубинер. — Вы подкуплены капиталистами, которые начинают войну ради своих барышей.
— Сегодня так ни один честный немец говорить не может, — сказала дама Рубинеру. — Вы либо поляк, либо еврей, либо мошенник.
— Я хотел был возразить этой уважаемой даме, — сказал человек с курчавой черной бородкой. — Мы, немецкие евреи, активно поддерживаем кайзера. Мы организовали сбор средств в поддержку немецкой армии. Мой сын добровольно записался в армию. Мы, немцы иудейского вероисповедования, готовы трудиться на благо нашего немецкого отечества, во имя немецкого патриотизма.
— Где ваш патриотизм, — спросил Рубинер, — в сердце или в кармане?
— Высадить их из трамвая, — предложил один из пассажиров. — Антипатриотам нет места в немецком трамвае.
— Господа, — обратился кондуктор к Шагалу и Рубинеру, — прошу вас покинуть трамвай.
— Но мы заплатили за билет, — робко сказал Шагал, — я, господа, тороплюсь на вокзал.
— Молчать! — вдруг закричал краснолицый пассажир. — Молчать! Пьяная свинья!
— Господин кондуктор, — сказала дама, — пьяным запрещено ездить в трамвае.
— Дать этим иностранцам в морду, — флегматично посоветовал молчавший до того пассажир.
Войска, шедшие мимо, запели песню:
— Ин дер хаймат, ин дер хаймат, да гибтс айн видерзейн...
Миновав перекресток, солдаты пошли параллельна трамвайным путям.
— Скорей выходите, — сказал кондуктор, сверля Рубинера и Шагала глазами.
Шагал, согнувшись под тяжестью чемоданов, пошел к выходу. Следом за ним двинулся Рубинер.
— Ин дер хаймат, ин дер хаймат, да гибтс айн видерзейн, — запели вслед за войсками пассажиры, кондуктор и вагоновожатый. Поющий трамвай унесся.
— Зачем вы с ними спорили? — раздраженно спросил Шагал.
— Как, я должен молчать? А мои принципы? Я пацифист.
— Из-за вашего пацифизма мне теперь придется тратиться на извозчика, — сказал Шагал.
Германия осталась позади. Потянулись поля австрийской Польши, потом австрийской Галиции. Здесь тоже было много солдат, но австрийские солдаты в своих голубых коротких шинелях и высоких кепи не выглядели столь гнетуще. Берлинские впечатления постепенно рассеялись в пути, тем более ехал Шагал в одном купе с красивой француженкой Вивьен. Пили принесенный проводником чай с печеньем.