За месяц до гибели Телегина при невыясненных обстоятельствах не вернулся с боевого задания Виктор Островский, опытный и смелый летчик, имевший на своем счету около десяти сбитых фашистских самолетов. Пилоты, участвовавшие в том бою, видели, как Островский смело пошел в атаку на группу бомбардировщиков. Прикрывающие противника истребители тут же атаковали сверху сзади и подожгли самолет Островского. Ведомого на месте не оказалось, а им был лейтенант Тапин...
Мне хорошо запомнился другой вылет, когда Тапин пытался выйти из боя, но привлек к себе целую группу "мессеров". Мы вылетали тогда на прикрытие своих наземных войск. Ударную группу вел Борис Глинка, ведомым у него был Гучек. Затем шли пары Сапьян - Кшиква и Бабак - Караваев. Звено прикрытия возглавлял Дмитрий Глинка, я у него стоял ведомым, за нами Тапин с Кондратьевым.
Еще не дошли до района прикрытия, как получили предупреждение, что в заданном месте на разных высотах ходят звеньями "мессеры" и на подходе большая группа бомбардировщиков Ю-88. С земли приказали увеличить скорость, чтобы быстрее прибыть в район боевых действий. И вскоре мы вступили в бой - всей группой с ходу. Взаимодействие у нас было очень четким, потерь мы не несли. Противник же на первых минутах недосчитался трех самолетов. По одному Ме-109 сбили Бабак и Борис Глинка, Караваев поджег Ю-88. К концу боя опять Бабак с Борисом уничтожили по одному Ме-109. Наше звено отражало многочисленные атаки истребителей прикрытия.
Но вот Дмитрий Глинка, искусно маневрируя, смело пошел в лобовую атаку на "мессеров". Фашисты дрогнули - с большой дистанции они открыли огонь и отвернули первыми. Этого-то мы как раз и ждали: развернулись круто влево и... в хвосте ведомой пары! А где же Тапин? Он должен был находиться слева выше, но я видел пока одну "Кобру".
- Кто сзади выше?
- Я, Кондрат.
- Где ведущий?
- Ушел вниз!..
Взгляд вправо вниз. Незабываемое зрелище! Пикирует "Кобра", а за ней, вытянувшись в цепочку, шесть "мессеров"...
- ДБ, справа внизу бьют "Кобру"!
- Вижу. За мной! - И Дмитрий Глинка переворотом свалился в хвост замыкающему "мессершмитту".
Я не успел осмотреться, как этот Ме-109, вспыхнув, пошел к земле. А Дмитрий уже пристроился к следующему. Короткая очередь - и второй самолет противника взорвался в воздухе.
- Горачий, вперед! Бей следующего, пока не опомнились. Видишь, увлеклись "Коброй"...
Я вышел вперед, пристроился к немцу, как будто в учебном бою, нажал на все гашетки, и вражеская машина, сделав полубочку, направилась к земле.
Только теперь оставшаяся тройка "худых", видимо, заметила опасность сзади. Фашисты, так и не догнав "Кобру", резким разворотом ушли на запад. А наша "Кобра" продолжала пикировать.
- "Кобра", "Кобра", ты кто?.. Выводи, выводи! - напряженно кричал по радио Дмитрий Глинка.
У самой земли истребитель вышел было из пикирования, но высоты уже не хватило. Я увидел пыльный след на недавно убранном поле. Это конец...
Но... что такое? Не верится глазам! Сделав круг, мы проходили над упавшей "Коброй", а она - целехонькая - лежала на "брюхе", и на ее плоскости стоял летчик. Это был Танин. Мягкий грунт и ровное поле спасли ему жизнь.
Прибыв в полк, Тапин опять выкрутился. Только теперь летчики не хотели летать с ним на задания. А вот Телегин, поверив еще раз, полетел... Вскоре после гибели штурмана Танина из полка убрали. Трус страшнее предателя.
За годы войны подобных людей я встречал единицы. Но таких не сразу распознаешь, расплата же за их трусость слишком дорога...
* * *
Напряжение последних августовских дней росло. До четырех-пяти, а то и до шести боевых вылетов, да еще с большими боями, выполняли пилоты полка. Некоторые, послабее физически, в конце дня вылезти из самолета самостоятельно не могли - помогали техники.
Запомнилось состояние: снимаю с педалей ноги, вытягиваю из кабины, последним усилием лихо соскакиваю с плоскости. Земля... Твердая земля! Ноги, будто чужие, вяло гнутся под тяжестью тела, волочу их к землянке на отдых. Сон нападает еще до постели. Сил хватает только на один сапог: кто-то сжимает руки и но отпускает - брякаюсь с размаху в крепкий сон...
31 августа 1943 года стоял солнечный день. Командир полка майор Сайфутдинов предупредил, что вечером перебазируемся на новое место.
До вечера далеко, а мы собираемся в четвертый боевой вылет, не отдохнув еще от предыдущего. Вот и команда "На взлет!". На этот раз идем шестеркой: Шаренко - Синюта, Петров - Берестнев, Лавицкий - Дольников. Лавицкий назначен командиром эскадрильи вместо погибшего Микитянского.
После взлета мы с Лавицким от группы чуточку отстали. Смотрю на скорость меньше обычной на 50 километров. Не понимаю, в чем дело. Передаю по радио Лавицкому:
- Прибавить надо - Шаренко уже еле видно!
- Погоди, Горачий. Что-то мотор не тянет... - отвечает Лавицкий.
- Так, может, вернемся?
- Может, прогазую...
Тем временем группа Шаренко уже скрылась из виду. Скорость не увеличивается. Из самолета Лавицкого временами вырывались выхлопы белого дыма. В очередной раз спрашиваю ведущего. Отвечает, газую...
Четверку Шаренко с земли навели на большую группу Ю-88. Завязался бой. Шаренко требует:
- Лавицкий, свяжи "худых"!
Мы наконец подходим в району боя, но без скорости и явно ниже по высоте. А помогать своим надо. Лавицкий пытается снизу на встречных курсах атаковать группу "юнкерсов", но в это время звено "мессершмиттов" сваливается на нас сверху.
- Лавицкий, крути вправо! - едва успел я крикнуть в эфир.
Атака противника сорвана. Однако на вертикаль Лавицкий не пошел - нет скорости. Немцы, похоже, догадались об этом и вцепились в нас. Отбиваемся уходом под атакующих. Вот проскочила пара. Лавицкий как-то ухитрился, круто подвернул - потянулись огненные струи от его самолета, и "худой" готов. Эх и здорово!..
Подошла еще пара "мессершмиттов". "Э-э, - подумал я, - дело плохо, да еще с таким мотором, как на машине Лавицкого. Надо бы уходить..." Немцы атакуют попарно - снизу и сверху. Норовят первым сбить Лавицкого. У меня запас скорости, и я верчусь вокруг ведущего, принимая огонь на себя.
- Уходить надо, Коля! Похоже, я подбит! - предлагаю Лавицкому.
- Давай переворотом, прикрою! Быстрей давай переворот! Дымишь сильно!.. Это уже кричит мой ведущий.
Но команды Лавицкого я не слышал - приемник молчал, а я в свою очередь передавал: "Уходи, Коля! Уходи!.."
Пока мог, держался у хвоста его машины. Потом стало жарко - одна огненная трасса прошла чуть выше кабины и по кабине... Самолет свалился в штопор. Высоты нет. Задыхаясь в едком дыму, я пытаюсь выпрыгнуть из крутящейся машины. Кажется, удалось... Рву вытяжное кольцо парашюта - резкий удар. Сапоги слетели. Куда-то назад и вверх завернуло стропами левую руку. Пытаюсь ее освободить, но она почему-то не действует.
О землю ударился правым боком. Парашют сильным ветром волокет по скошенному полю, и я босыми ногами торможу, перебираю, словно по гвоздям, стерня колется... Правой рукой наконец освобождаюсь от парашюта. Прилег...
Но вдруг вижу, как из-за кустов слева и справа с автоматами наперевес выскакивают солдаты. Их много. Они окружают меня... Тянусь за пистолетом. Но что это?
- Сдавайся! Руки вверх! - кричат по-русски. Наши! И тут заболело все разом: рука, ноги в крови... Даже "сдаться" не мог: руки не поднять. Кричу:
- Я свой, русский!
- Братцы, та тож наш, летун!
- Э-э, так он в крови весь!