Остановились, обнялись - мы на свободе!.. Слышим звуки шагов слева. Осторожно сближаемся, определяем: свои. Здесь Скробов, Бачин, Шаханин. Нас уже семеро. Где же остальные члены оргкомитета? Кулик, Васильев, Крючков, видимо, выскочить не успели. Бачин, Смертин и Шаханин бежали по своей инициативе. Молодцы!..
Короткое совещание. Степан Иванов руководить пока не в состоянии - у него сильное нервное потрясение, говорить не может. Николай Мусиенко держится за правый глаз: он у него совсем затек - часовой успел ударить Николая массивным замком, когда тот схватил его сзади за горло. Смертин надрывно кашляет, и, кажется, так громко, что мы просим его закрыть рот шапкой.
Погони пока не слышно. Но стрельба у нашего амбара продолжается. Отзвуки, правда, совсем слабые. Видимо, пробежали уже километра три-четыре. В том же направлении идет стрельба разноцветными ракетами.
Идти и тем более бежать по вязкому декабрьскому полю очень трудно. Но к утру мы должны быть как можно дальше от места побега. Приблизились к какому-то лесу, определили, что это лесозащитная посадка вдоль железной дороги. Здесь решили перейти через посадку на другую сторону железнодорожного полотна по одному - на расстоянии не менее двухсот метров друг от друга, потом вновь собраться и двигаться дальше.
Но больше мы уже не собрались. Как я ни пытался спешно перейти лесопосадку, запутался в темноте и перестал понимать, с какой стороны железной дороги нахожусь. Вокруг тишина, беспроглядная ночь... Попытался себя обозначить свистом - никто не отозвался.
Одиночество пугает. Надо что-то предпринимать. И я решаю до рассвета никуда не двигаться, так как уже окончательно потерял ориентировку.
Пока бежал, было жарко, но постепенно начинаю чувствовать холод, дрожь по всему телу. Так стало холодно, что уже стучат зубы. У меня кисет с махоркой и спички, а курить нельзя - в темную ночь даже огонек от папиросы далеко виден.
Я дождался рассвета, осмотрелся: не такая уж и густая эта лесопосадка, как казалось ночью. Закурил, перешел с одной стороны лесопосадки на другую в расчете увидеть своих, но вокруг тихо, пустынно. Услышал отдаленный лай собак и понял, что с раннего утра немцы организовали погоню и идут по следам.
Что делать? Если бежать, то собаки догонят и растерзают. Я залез в густой ельник, предварительно рассыпав всю имевшуюся махорку но собственным следам и вокруг себя.
Лай собак все ближе, ближе.... Вот уже отчетливо видны их злые, рвущиеся вперед морды. Я притаился, не дышу. Только бы не закашляться!.. Вдруг собаки встали как вкопанные в десяти метрах от меня и закрутились на месте, потом, виляя хвостами, вернулись назад, но двинулись уже вдоль посадки и, тявкая, скрылись вдалеке. Кажется, пронесло...
Выбравшись из укрытия, прямо лесопосадкой я пошел в сторону Ястребиново там нас должны были ждать подпольщики. Шел долго, а зимний день короток: появилась неуверенность, что двигаюсь в нужном направлении.
Вдали от дороги увидел дом и решил зайти. Злая собака, привязанная на цепи, отчаянно залаяла, и на крыльцо вышла средних лет женщина.
- Кто есть в доме? - спросил я настороженно.
- Никого нема. Батько да Галю... - испуганно ответила женщина.
- Позвольте зайти водички попить, только собаку уберите, - попросил я хозяйку и зашел в дом.
Навстречу поднялся полуседой, еще крепкий дед. На лавке сидела совсем молодая девушка.
- Далеко ли до Ястребиново? - спрашиваю у старика.
- Ни, тутычки, рядом, - скороговоркой ответил он.
Я поставил условия: из дома никому не выходить, а мне дать поесть и, если можно, переодеться. Хозяева услужливо согласились. Из печи женщина достала чугунок с картошкой, поставила на стол. Я ел жадно, давясь, кашляя, - сухая картошка горло драла. Старик, держась за живот, попросился по надобности на двор.
- Приперло не вовремя! - ответил я деду. - Иди, да только смотри не вздумай звать на помощь... - И, проследив за ним в окно, продолжал глотать картошку.
Вдруг услышал во дворе:
- Держите его, люди добрые! На помощь! - Это кричал старик, убегая в направлении рядом расположенного села.
Я пулей выскочил в открытое окно хаты, рванул к лесопосадке и через час был уже далеко от "гостеприимного" дома.
На третий день к вечеру наконец добрался до Ястребиново. Последние километры шел в открытую - по шпалам и увидел, как навстречу, громко разговаривая, идут две девушки... Спрятался в кусты, прислушался. Девушки обсуждали сельские новости и конечно же упомянули о сбежавших летчиках, которые раньше находились в ястребиновской школе.
Я вышел из кустов. Увидев меня, девчата остановились, замерли, со страхом ожидая моего приближения.
- Девушки, скажите-ка, это село Ястребиново?-спросил, но ответа не получил.
Видно, очень испугались они, не в силах были пошевелиться. Наконец младшая нерешительно проговорила:
- Да, дядя, там Ястребиново!
- А вы не убежавший летчик? - осмелев, спросила старшая.
- Мне нужно в школу. Она с какой стороны села? - не вдаваясь в подробности, уточнял я.
- Мы лучше побежим, дядя, а то уже темнеет, нас папа ждет. А школа ближе к той стороне, только там немцы, - убегая и осторожно осматриваясь, ответила младшая и уже издали громко крикнула: - А мы туточки живем, на полустанке. Мы Чернобаи!
К школе я подошел, когда совсем стемнело. Гитлеровцев вокруг не было видно, поэтому, смело открыв калитку, я постучал в окно домика учителей. Распахнулась занавеска - на меня глянули большие, удивленные глаза женщины. Занавеску сразу же задернули. Кто-то вышел из дома, пригляделся - та же женщина.
- Вы из бежавших? Я Вера. Что же вы делаете! Здесь же немцы, как вас часовой не видел!..
- Какой часовой, какие немцы? - воскликнул я и тут же вспомнил о предупреждении девушек-подростков.
Уже более недели, как в школе разместилась немецкая воинская часть. Обстановка складывалась настолько сложной, что, если бы не находчивость смелых учительниц, я снова мог оказаться там, откуда с таким трудом бежал.
Наш разговор услышал часовой, несший службу во дворе школы. Направляясь к нам, он громко по-немецки спросил, кто и почему здесь находится.
- Идите быстро за мной! - Взяв меня за руку, Вера пошла в сарай. Здесь находилась одна из немногих еще уцелевших в селе коров. -Ложитесь в кормушку и молчите! - скомандовала учительница.
В ту же минуту в сарае появилась Мария. И сразу, громко ворча на корову, они втолкнули меня в кормушку и сверху присыпали свежим сеном.
В сарай зашел часовой. Подсвечивая фонариком по всему помещению, выгнал оттуда учительниц, видно, заподозрив недоброе. А я лежал не дыша и, когда часовой фонариком провел мельком по кормушке, которую на мое счастье, корова закрыла собой, понял, что спасен.
Из сена я вылез только после ухода немца. В нерешительности притаившись возле двери, услышал, как кто-то подошел к сараю и тихо проговорил:
- Товарищ, сюда!
- Я тут, рядом.
- Ну тогда беритесь за руку - и за мной!
Тихо, незаметно мы вышли через калитку и направились вдоль села.
- Наше счастье, что часовой ушел с поста. Мы ему дали яиц и водки - это они любят, - сообщила Вера.
- Но куда мы идем? - спросил я.
- Теперь вы в безопасности. Скоро будем в надежном месте... Ведь все время ждали вас. Знали, что должны к нам явиться, и хотели предупредить, что в школе немцы. А сегодня вот прозевали, - пояснила Шура и вместе с Верой убежала куда-то во двор рядом стоявшего дома.
Через несколько минут мы вошли туда. Встретил нас уже немолодой, седеющий одноногий мужчина.
- Иван Александрович Грений, - представился он и предупредил: - Времени у нас мало, а сделать до прихода немца квартиранта надо много. Поэтому вы, девчата, по домам, вас могут хватиться. Здесь пока не нужны - только лишний шум...
Я успел спросить у учительниц, пришел ли кто из наших, бежавших, и мне рассказали, что появился только один - Михаилом зовут, что находится он в надежном месте, куда и меня должны перевести. А сколько всего бежало - толком не знают. Немцы распространили слух, что всех пытавшихся вырваться из плена расстреляли, будто они уже и похоронены: девушки сами видели шесть могил на берегу Буга...