- Лейтенант, этой женщиной не увлекайтесь!
- Если вы о себе печетесь, то вам этот орех не по зубам! - сдерзил я в сердцах.
- Не гоношись, не гоношись. Уберечь тебя от неприятностей хочу. Она ведь жена нашего комкора Утина...
Это, конечно, меняло дело. "И почему такие красивые жены ходят на танцы без присмотра?" - подумалось мне. Все как-то сразу стало неинтересно, я и пошел спать. Вдогонку объявили дамский вальс...
Утром все на той же полуторке мы отправились в обратный путь и, проезжая небольшой польский город Ниски, услышали на рыночной площади невообразимый шум, крики о помощи. Увидев происходящее, сразу поняли, что творится бесчинство. Двое здоровенных солдат в советской форме средь белого дня грабили и избивали местных граждан, не желавших отдавать им свое нехитрое имущество.
- Братва, надо задержать! Похоже, мародеры... - вылезая из кабины, обратился к нам, сидевшим в кузове, капитан Труфанов.
Мы выскочили из машины и с пистолетами в руках кинулись на бесчинствовавших и быстро их скрутили -поздно они нас заметили, увлекшись грабежом. Потерпевшие сначала начали разбегаться, но, видя, как мы обезоружили мародеров, поняли, что опасность больше не угрожает, и возвратились на свои места.
Задержанные вели себя нагло, пытались доказать нам, что по приказу коменданта ищут среди населения замаскированных гестаповцев. Нас насторожило то, что оба, несмотря на раннее утро, были в большом подпитии и говорили явно с польским акцентом. Задержанных сдали в комендатуру. Как потом выяснилось, это были матерые прислужники фашизма, специально оставленные в тылу для дискредитации наших войск. Переодевшись в форму советских солдат, нацистские прихвостни грабили, насиловали, нагоняя страх и панику на жителей освобожденных районов Польши.
В глазах потерпевших поляков мы выглядели героями, спасшими их от грабежа и побоев. Несмотря на наш упорный отказ, пришлось принять вознаграждение - мы выпили по стакану вина, от чистого сердца предложенного горожанами.
Что это было за вино - неизвестно, скорее всего домашнего изготовления, но через полчаса меня потянуло в сон. Тогда редко певший Шкатов затянул песню:
Темная ночь, только пули свистят по степи...
- Какая тебе ночь! Проснись, Шаляпин, давай-ка что-нибудь повеселее, перебивая Шкатова, предложил Комельков.
Лихо гнал свою старую полуторку шофер. Нас подбрасывало на ухабах, бросало от борта к борту, но мы дружно, до хрипоты пели о Стеньке Разине, о синем платочке, о трех танкистах, о том, как в далекий край товарищ улетает, и многие другие хорошие песни нашего времени.
Так, в добром настроении, с песнями мы бы и приехали на свой аэродром. Но вдруг последовал необычайно сильный толчок вперед - и все разом замолчали. Машина, надрывно скрипя тормозами, покатилась в кювет. Мы крепко вцепились в борта и друг в друга, ожидая, что вот-вот перевернемся. Длилось все это несколько секунд, и понять, что же все-таки происходит, было невозможно. Наконец, стукнувшись о придорожное дерево, наша полуторка оказалась в кювете. Мы выскочили из кузова и увидели, что у машины отлетело заднее колесо.
До аэродрома было еще далеко. Попутных машин проезжало мало - решили идти пешком. Правда, вскоре нам все же удалось остановить попутную, но на наше твердое намерение крупно поговорить с начальником батальона это уже не повлияло. А тут еще возле штаба батальона аэродромного обслуживания, к нашему удивлению, оказалось множество добротных трофейных автомобилей.
- Видал, тыловики на каких машинах разъезжают? - раздраженно, словно ни к кому не обращаясь, проговорил Шкатов.
- Кому что! Тебе - самолет, а им ведь по земле ходить, - как бы отвечая ему, пробурчал Закалюк.
- Давайте конфискуем одну в пользу соколов, - вдруг предложил Комельков.
Все поддержали эту, показавшуюся нам заманчивой идею и, выбрав понравившийся автомобиль, попытались запустить мотор. Не удалось. Попробовали завести несколько других машин, но также безуспешно. И тогда, возмущенные и негодующие, мы ринулись в штаб батальона...
Наши похождения вскоре стали известны полковому начальству. Но, учитывая бдительность и решительность, которые мы проявили при задержании мародеров, нам определили тогда самые незначительные наказания. А стал ли этот случай поводом для неутверждения меня командиром эскадрильи или неожиданное появление в полку нового комэска повлияло на ход событий - судить не берусь.
В один из декабрьских дней в штаб нашей части позвонили из отдела кадров дивизии: срочно разыскивали командира полка. Его на месте не оказалось. Тогда было передано краткое приказание - встретить прибывшего на пополнение летчика. Дежуривший офицер не придал должного значения этому распоряжению и начальству не доложил - мало ли к концу войны прибывало молодежи!..
А вечером многие обратили внимание на незнакомого капитана, задумчиво ходившего около штаба полка. Стройный, крепкого телосложения, с характерными рыжеватыми усиками, с широкой спортивной грудью, он был похож скорее на кавалериста, чем на летчика. На хорошо подогнанной, несколько выцветшей гимнастерке как-то особенно выделялся привинченный - без подвески - орден Красного Знамени.
На другое утро о прибывшем капитане полк уже знал все. Это был Василий Андреевич Пшеничников. Еще в начале войны, командуя эскадрильей, он неоднократно проявил себя в боях и заслуженно был отмечен высокой боевой наградой. Затем тяжелое ранение, долгое лечение в госпиталях, и вот снова направление на фронт. Пшеничников прибыл с предписанием на должность командира эскадрильи, и я, как временно исполняющий обязанности комэска, стал его временным заместителем.
Большой груз ответственности, внезапно свалившийся на меня, так же внезапно был с меня снят - я уступал место более опытному, старшему по годам и званию.
Василий Андреевич оказался знающим, доступным, заботливым командиром. Однако его боевой опыт, полученный в начале войны, был значительно утрачен. Да и многое изменилось с тех пор: на вооружении как у нас, так и у противника были новейшие самолеты, изменилась тактика боя. Советские летчики твердо завоевали господство в воздухе и были хозяевами неба. Это наш новый комэск понимал, поэтому много тренировался на земле, в воздухе, не стесняясь учиться у подчиненных, чем еще более укрепил свой авторитет.
А мы интенсивно готовились к предстоящей наступательной операции, используя каждый час свободного времени и летной погоды. В то же время продолжались боевые вылеты одиночных пар на воздушную разведку и "свободную охоту", которые давали возможность командованию иметь сведения о противнике.
Тщательно готовились к предстоящему наступлению наши наземные войска. Об этом мы догадывались, а потом и окончательно убедились, ежедневно слушая гул канонады. Недалеко от нашего аэродрома, в лесу, вырастали смакетированные укрепления, аналогичные создаваемым немцами на Сандомирском плацдарме. Проезд туда был строго воспрещен, но с воздуха мы видели, как учились преодолевать глубоко эшелонированную оборону наши войска. Здесь же находился и авиаполигон с мишенной обстановкой, предназначенный для действий всех родов авиации. Выучку и боевое мастерство 2-й воздушной армии проверял на этом полигоне лично командующий фронтом.
...В тот день на специально построенной смотровой трибуне находилось командование фронта, воздушной армии, а также представители руководящего состава полков, дивизий и корпусов. Наш полк представляли штурман полка майор Михаил Петров и начальник штаба майор Сергей Рыжов.
После этой проверки Петров, выступая перед летным составом, с восхищением рассказывал о тактике действий нашей авиации на полигоне, о ее высокой выучке и мастерстве в метком поражении целей. Оценку действиям летчиков давали присутствующие на полигоне командующие и командиры корпусов, дивизий и полков как авиационных, так и наземных войск, заинтересованных в чет-ком подавлении обозначенных целей-макетов.