О Боже! Я тоже заорал.
— Эйвлин, Эйвлин, послушай меня! — Куда там! Она отпихивала меня изо всех сил, потом ударила свободной рукой. Мне казалось, что мы барахтаемся в каком-то черном облаке. Опять закружилась голова, как тогда, когда я смотрел в глаза леди Моргаузы. Эйвлин пиналась и царапалась, то и дело издавая короткие совершенно нечеловеческие вопли. Они пугал меня еще больше.
— Эйвлин! — Нет. До нее уже ничего не доходило. И тогда меня охватил гнев. Никакая Моргауза не имела права делать такое с моей женщиной! И вообще никто ни на земле, ни на Небесах не имел на это прав. Это мое дело. Я ухватил Эйвлин за руку и потащил ее к ближайшей канаве на обочине. Там оставалась небольшая лужа после весенних дождей. Эйвлин упиралась. Я сделал подсечку и уронил ее на землю. И сам рухнул рядом. Зачерпнул воды и вылил ее на голову девушки.
— Эйвлин! — крикнул я, — крещаю тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа. А твоя Моргауза пусть отправляется в ад!
Эйвлин вскрикнула каким-то странным высоким голосом, задела меня рукой по голове и мир вокруг сразу окрасился в багровые тона. Пришлось ее отпустить. Она тут же поползла от меня, но, похоже, совершенно не соображала куда. Над краем канавы она приподнялась, еще раз вскрикнула, рухнула лицом в воду, да так и осталась лежать.
Я перекатился к ней поближе, перевернул ее на правый бок, чтобы не захлебнулась. Глаза ее закатились и остекленели. Меня тошнило от ужаса. По-моему, я рыдал.
И все же я нашел в себе силы приподнять ее, устроить у себя на коленях и взять лицо обеими руками. А потом беззвучно взмолился что было мочи.
— Господи, не дай ей умереть! — и так много-много раз. Я осторожно прижал пальцы к горлу под челюстью. Кожа Эйвлин на ощупь была холодной и влажной. Целую вечность не происходило ничего, а потом… потом я ощутил слабый толчок крови! Один, еще один! Я закрыл глаза, чувствуя, как ее жизнь медленно пульсирует, то замирая, то пробуждаясь вновь. Хвала Господу! Она жива. Пока жива.
Э-э, так не пойдет. Она ведь может и умереть в любую минуту. Надо найти сухое место, и чтобы тепло, и чтобы люди, и еда хоть какая-нибудь. Так. Пони, стало быть, умчался на запад. Это хорошо. На восток — это обратно к Деганнви, к родному стойлу. Только вряд ли он ускакал далеко. Пони — звери общительные, они тянутся к хозяевам.
Я кое-как взвалил безвольное тело Эйвлин на плечо, словно мешок с мукой. Вот ведь, вроде не толстая, а тяжелая. А еще она была мокрой и скользкой от грязи. Да и я тоже. Лишь бы пони не усвистал далеко. Выбрался на дорогу.
Я не сделал и сотни шагов, а ноги уже стали подламываться. В голове опять принялся долбить молот. Нет, далеко я не уйду. Проклятый Медро, или кто там был за дверью! Но я все равно шел и молился, чтобы Господь дал мне сил.
Мне повезло. Вскоре я наткнулся на пони. Он стоял посреди дороги, прижав уши и сотрясаясь от крупной дрожи. Завидев меня, пони шарахнулся, но не убежал. Я положил Эйвлин на дорогу и пошел к пони. Он отбежал, кося на меня испуганным глазом. Я подался к нему и чуть не упал. Зверь опять отскочил в сторону. А я стоял и держался за свою многострадальную голову. Надо успокоиться. Животным тоже страшно. Я протянул руку и начал уговаривать его ласковым голосом. В конце концов, пони позволил взять себя за уздечку и погладить по шее. Уши уже не прижимал. Я подвел его к Эйвлин, и взвалил тело ему на спину. Волосы девушки выбились из-под заколки и облепили лицо. Я в меру сил и разумения поправил ей волосы, и мы тронулись в путь.
Солнце почти село, но пока оставалось светло. Я то молился, то изрыгал проклятия в адрес мерзкой Моргаузы, то опять молился, прося жизни для Эйвлин, ночлега для нас обоих и сил для меня, ибо мои подходили к концу. Копыта пони равномерно постукивали по дороге.
Дорогу я почти не видел, только то место, куда надо ставить ногу. Головная боль ослепляла. Усталый пони упрямился и нервничал. Приходилось его уговаривать.
— Идем, — бормотал я, — еще немного, и у тебя будет хорошее место в стойле, овес и отруби… если ты будешь хорошей лошадкой. Идем…
Солнце село, но небо на западе оставалось светлым. В полумраке Эйвлин выглядела ужасно. Я хотел проверить ее пульс, но боялся остановиться.