Гвин, который как раз нетерпеливо наклонился вперед с сияющими глазами, внезапно словно сдулся. Лицо приняло отстраненное выражение. Он встал.
— Он уже проснулся, мама, — сказал он женщине. — Я бы не стал его будить…
— Да? — в голосе женщины звучало явственное сомнение. — Я же тебе говорила. Наш гость болен. А ты пристаешь к нему с вопросами! — Женщина поставила поднос. — Так, а почему ты еще не на уроке?
Гвину явно нечего было ответить. Пришлось его выручать.
— Он навестил меня, чтобы узнать, как я себя чувствую, — вклинился я в паузу. — Это же он нашел нас на дороге, вот и беспокоится. А я был рад его компании. — Гвин бросил на меня благодарный взгляд.
Кажется, женщина собиралась улыбнуться, но подавила улыбку и вернула лицу строгое выражение.
— Хорошо, что ты беспокоишься об этом бедном человеке, сердце мое. Но сейчас ему нужен покой, а тебе нужны уроки. Ну-ка, катись отсюда! Отец Карнедир, должно быть, заждался.
Вряд ли Гвина обрадовало упоминание ожидающего учителя. Но я сказал:
— Хорошо, что ты зашел ко мне. — Мальчишка просиял. — Если мама не против, приходи еще.
Он посмотрел на мать, та согласно кивнула, и парень довольный выскочил за дверь. Женщина рассмеялась ему вслед и обернулась ко мне.
— Твой сын? — спросил я.
— Да. Хочешь поесть?
— Спасибо. Хочу, конечно. Он у тебя хороший парень.
Она вздохнула, убирая прядь светлых волос с голубых глаз, и я отметил, что жест у нее получился очень изящный.
— Да, мальчик хороший, но дикий совсем. Ты не устал от него?
Я покачал головой, и она подвинула ко мне поднос. Мне досталась миска каши с медом, хлеб, масло и парное молоко. И все это замечательно пахло.
— Он умный, — продолжила женщина разговор. — Учитель им доволен… когда он не сбегает с уроков. Просто у него очень живое воображение. Боюсь, как бы он из-за этого в беду не попал.
— Он сказал, что вы хотите сделать из него священника?
— Хорошо бы. Он достаточно умен, а это благородное занятие, очень нужное в наше время.
Я не ответил. Каша оказалась очень вкусной.
— Тебе эта идея не по нраву? — заметила она. — Ну, понятно, все мужчины так считают. Гвин хочет стать воином. Прошу тебя, не стоит потакать ему в этом желании. Ты же, наверное, многое можешь ему рассказать…
Я удивленно посмотрел на нее. Она спокойно стояла у стены, слегка улыбаясь, в простой одежде, но что-то в ее облике говорило о непростом происхождении. Интересно, откуда она? Судя по акценту, родилась не в Гвинеде.
— Всем мальчишкам нравятся подвиги, — я пожал плечами. — Да и нет ничего плохого в песнях, что поют барды. По крайности, научат парня быть храбрым. Чем плохо?
— Не сказать, чтобы плохо… Но они учат мальчишек любить войну, ценить золото, а силу ставить превыше добродетели и честности. Они много рассказывают о блеске мирской власти и мало о доброте, мире и благородстве души. Вот я и не хочу, чтобы сын слушал все это. А ты рассказывал ему о Камланне.
Я смущенно уставился на кашу.
— Ну… он спрашивал меня.
— А ты был там?
— Да, я слуга господина из Камланна.
Некоторое время она молча рассматривала меня, а затем сказала:
— Твои отношения со своим господином — это твое личное дело. Но я прошу тебя не говорить о рыцарях. Мне и так хватает проблем с Гвином, и вовсе не надо, чтобы он восхищался их доблестью. А то еще сбежит в Братство человека, которого я считаю узурпатором и тираном.
— Артур — великий король, — возмутился я. — Он — человек, защищающий свой народ! Он стремится к порядку и справедливости. И многие его рыцари — хорошие люди.
— Ты находишь? — женщина скептически заломила бровь. — Ну, тогда мы по-разному к ним относимся.
— Мне кажется, леди, вы несправедливы. — Как-то само собой я стал обращаться к ней иначе, чем раньше, но она не обратила на это внимания. Просто медленно покачала головой, глядя мне в глаза.
— Знаешь, у меня есть для этого основания. Отец Гвина… он воин, то есть рыцарь.