— Я знаю одну самку, — проникновенно произнес он, — у которой только что погибли все кротята. Ей некого кормить, поэтому она болеет. Я пошел к Камню для того, чтобы попросить его о помощи...
Он выразительно посмотрел на заморыша, беспомощно перебиравшего своими хилыми лапками и беззвучно разевавшего рот.
Ру тоже перевела на него взгляд:
— Здесь он погибнет, а там, у нее, выживет! Я правильно поняла вас? Впрочем, все может быть...
Ру заметно успокоилась.
Она вновь занялась своими более сильными и развитыми детенышами, одновременно отстранив от себя пятого, который скатился вниз и упал на травяную подстилку между Ру и Меккинсом. Последний медленно двинулся к малышу. Что до Ру, то она совершенно не обращала внимания ни на Меккинса, ни на заморыша, словно они уже перестали для нее существовать.
Меккинс осторожно склонился над несчастным кротенком и, взяв его за загривок, отступил назад. Тот еле слышно попискивал и шевелил тоненькими лапками. Немного помедлив, Меккинс повернулся к туннелю и поспешил к выходу из норы. Ру даже не посмотрела ему вслед.
— Мои сладенькие, — шептала она четверке здоровых малышей,— мои любимые...
Меккинс хотел уже выйти на поверхность, когда вдруг он услышал позади какие-то звуки и, подумав, что Ру изменила решение, повернулся к ней, но тут, неожиданно для себя, увидел молодого самца с сероватой шерстью и настороженным взглядом. От изумления он едва не уронил малютку наземь.
— Заботься о нем,— произнес молодой крот.
Его сильный голос показался Меккинсу знакомым. Он явно слышал его и раньше... Ему вспомнились ночь Летнего ритуала и голос, звучавший со стороны Камня. Это был голос Брекена. С чувством того, что он сам и вся Данктонская система находятся во власти начал, мощь и значение которых превосходят кротовье разумение, Меккинс выбрался на поверхность и помчался вниз, к тому далекому укромному местечку, где лежала умирающая Ребекка.
Еще никогда запах подгнившего дерева и прелых листьев — запах самой заброшенной части Данктонского Леса — не казался Меккинсу таким приятным. Он означал, что Меккинс достиг Болотного Края.
Он спускался в темные глубины норы Келью, надеясь на то, что Ребекка... что с Ребеккой... Келью выразительно посмотрела, на него и многозначительно вздохнула.
Меккинс опустил малютку на живот Ребекки и подтолкнул его к одному из затвердевших, налитых молоком сосцов, полагая, что тот тут же примется сосать его. Однако этого не произошло, и тогда он зашептал на ухо Ребекке, которая лежала прикрыв глаза и ни на что не обращала внимания:
— Ребекка! Ребекка! Я принес тебе малышку.
— Их уже нет, — простонала она в ответ. — Все погибли...
— Он здесь, слышишь? Посмотри на него. Посмотри, — ласково твердил Меккинс, с отчаянием глядя на Келью, в то время как малыш, который был слишком слаб, чтобы сосать, съехал в одну из складок ее живота и задышал так часто, словно мог умереть с минуты на минуту.
— Посмотри на него, моя лапочка, — сказала Келью, нежно коснувшись своим рыльцем мордочки Ребекки.— Ты слышишь меня? Посмотри...
Однако Ребекка даже не открыла глаз, хотя малыш к этому времени стал жалобно попискивать.
— Ребекка, — взмолился Меккинс, — послушай нас, моя хорошая... Попытайся помочь ему. Подари ему свою любовь. Ты нужна ему.
Ребекка легла поудобнее, бросив при этом взгляд на малыша, однако тот, похоже, не вызвал у нее ни малейшего интереса.
Меккинс надолго задумался, пытаясь найти нужные слова, как он делал это и возле Камня. Ему никак не удавалось собраться с мыслями, и тут вдруг ему вспомнились слова Брекена:
— Заботься о нем...
Меккинсу ясно представилась морда Брекена. Он вновь повернулся к Ребекке и, приблизив мордочку к ее уху, внятно произнес:
— Ты должна это сделать. Должна попытаться... Это — ребенок Брекена. Слышишь? Ребенок Брекена.
Как и когда слепой кротенок узнает, что его матери нет рядом? Ни один крот не ответит на этот вопрос. Нечто подобное и произошло в эту минуту с малышом: почувствовав неладное, он взвыл так, что Меккинс вздрогнул. Это было уже не то тихое мяуканье, которое заглушалось сопением и попискиванием его более удачливых братьев и сестер, и не тот еле слышный плач, который он издавал, тычась мордочкой в живот Ребекки, — но самый настоящий пронзительный тоскливый вой, исполненный такой горечи и страдания, что ему не могла не внять даже безучастная ко всему Ребекка.
Она повернула мордочку к воющему малышу, нежно коснулась его хоботком и принялась обнюхивать крохотные лапки кротенка, потом лизнула его в сухую мордочку и подтолкнула к одному из сосцов. Малыш откатился в сторону, Ребекка же вновь вернула его на прежнее место. Он опять не смог удержаться. Тогда она принялась шептать ему что-то очень ласковое и, смочив затвердевший сосок собственной слюной, снова сунула его в ротик плачущего малыша. Келью и Меккинс следили за происходящим затаив дыхание. Через минуту малыш начал сосать. Нора наполнилась тихими звуками, похожими на шум весеннего дождя, падающего на сухие травы.