Брекен являлся на склоны в основном для того, чтобы повидаться с Ру и с ее растущим потомством. Кротят звали: Виолета — Фиалка, Колтсфут — Мать-и-Мачеха, Бич — Бук и Пип — Зернышко.
Брекен пытался пройти через Грот Корней еще несколько раз, но в конце концов временно оставил эти попытки, после того как оказался там в ветреный день и едва не угодил в глубокую трещину, разверзшуюся буквально у него под ногами, и с трудом смог найти дорогу назад, в то время как корни скрипели и раскачивались все неистовее, норовя обвиться вокруг его тела и пленить его навеки. Он не отказался от попыток продолжить исследования, но решил отложить их до лучших времен, сам же взялся за рытье собственных туннелей.
Он решил устроить свою нору на лесной опушке, подходившей к поляне Камня, неподалеку от того места, где умер Кеан. Этот выбор был связан, главным образом, с тем, что здесь проходил второй туннель, ведущий от кольцевого коридора, окаймляющего лабиринт и Грот Эха. Туннель этот был довольно-таки замысловат, то и дело выписывал загогулины и к западу от Камня постепенно сходил на нет. Брекен вырыл хитроумную систему ходов, которая соединялась с исходным туннелем и могла запутать кого угодно. Теперь его нора оказалась связанной с Древней Системой (о чем он всегда так мечтал), но найти тайный ход из норы в туннель было очень непросто.
Данктонский Лес готовился к приходу зимы. Ветры, дувшие с пастбищ, становились все злее и холоднее, с деревьев облетели остатки листвы, лишь кое-где на буках и дубах виднелись сухие мертвые листочки — последнее напоминание о давно прошедшем лете. Зелеными оставались только плющ, вившийся по стволам некоторых старых деревьев, и омела, разросшаяся на одном из дубов нижнего Вестсайда и на двух бэрроу-вэйльских остролистах, чьи плотные блестящие листики и красные ягоды были единственными яркими пятнами во всем сером, безрадостном лесу.
Лес пустел. Улетело большинство птиц; серые белки, носившиеся весной и летом по всему лесу, стали забираться в свои дупла, где они впадали в зимнюю спячку, длившуюся до самого начала весны.
Колония летучих мышей из нижней части леса, жившая в выгнившем изнутри стволе мертвого вяза, прекратила свое ежевечернее кружение и забилась в самые дальние уголки дупла, чтобы выйти оттуда только с наступлением тепла. Такие насекомые, как осы и божьи коровки, попрятались в щели, выискивая места, где можно втиснуться под древесную кору, отслоившуюся от ствола. Ленивые и сонные ежи тоже стали готовиться к зимовке, забираясь под листья и коряги, откуда виднелись их слегка подрагивающие острые мордочки.
Ноябрь сменился декабрем, и кроты отступили в нижние туннели своих систем, заделав часть входов, из которых особенно тянуло стужей. Это было самое мрачное, темное и безрадостное время. Кроты или часами лежали, свернувшись, или бродили по холодным, туннелям в надежде отыскать что-нибудь съестное. Единственными звуками, проникавшими к ним в норы,] были завывания ледяного ветра, треск и стук падающих ветвей и хлопанье крыльев сорок, на черном оперении которых отсвечивало серое хмурое небо.
И все-таки, сколь бы тягостной ни была атмосфера, царившая в это время в системе, в конце третьей недели декабря ее охватило возбуждение, связанное с приближением Самой Долгой Ночи. Даже в самый темный и мрачный час до нас долетает неяркий свет далекой звезды, слабый свет надежды, мерцание которого способно утешить любую сердечную боль и скорбь.
Самая Долгая Ночь! Время, когда молодые глупеют на глазах, предаваясь безудержным мечтам, а взрослые молодеют, вспоминая о далеком прошлом. В это время крот на минуту забывает о тех морозных месяцах, которые ему еще предстоит пережить, ибо знает, что после Самой Долгой Ночи — пусть это будет происходить почти незаметно — день начнет прибывать. Самая Долгая Ночь! Время, когда тьма и свет пребывают в равновесии, заставляя нас вновь и вновь поражаться таинству жизни.
В эту пору вспоминаются древние сказания и поются старинные песни, в которых говорится о появлении Бэллагана, об обретении первого Камня, о том, как он был расколот на семь сотен частей, о Вервейн Западного Камня, супруге Бэллагана, об их борьбе с тьмою во время первой Самой Долгой Ночи, об их сыновьях и дочерях и обретении новой системы, о том, как Бэллаган нашел первую, а Вервейн — вторую Книгу. И все-таки самой излюбленной кротовьей легендой, которую кроты рассказывали друг другу именно Самой Долгой Ночью, была история о том, как Линден, последний сын Бэллагана и Вервейн, отправился вместе с Книгами в Аффингтон, где научился читать их и за время Самой Долгой Ночи превратился в Белого Крота, через которого кроты обрели великую целительную силу любви и безмолвия Камня.